Расин же всего несколько месяцев спустя после этой пронесшейся над театром грозы был еще настолько неравнодушен к театральным делам, что затеял очередную ссору. Даже если исходить не из заповедей христианского смирения, а из литераторских обычаев, основания злобствовать на своего противника у Расина на сей раз были не слишком весомые. Противником этим оказался аббат Клод Буайе – очень посредственный и очень плодовитый драматург, чьи пьесы составляли как бы постоянный фон парижской театральной жизни, никогда не привлекая к себе особого внимания, но и никогда не исчезая вовсе с афиши. К Расину Буайе относился с естественной завистью и недоброжелательностью, но и в этом не выделялся из всей литераторской братии. Правда, в девяностые годы он снова, как и в случае с первой пьесой Расина, «Фиваидой», оказался прямым его соперником.
Дело в том, что запрету на постановки «Гофолии» в Сен-Сире способствовало не только возмущение духовных лиц, но и происки собратьев-драматургов, жаждавших внести и свою лепту в богоугодные развлечения короля и его супруги, Буайе пользовался поддержкой аббата Тетю, близкого к госпоже де Ментенон (того самого, который наперекор мнению Расина и Буало одобрил перевод Платона, сделанный аббатисой Фонтевро, и сопровождал маркизу де Севинье на представление «Есфири»). И когда госпожа де Ментенон решила отказаться от постановки «Гофолии», под рукой у нее была пьеса Буайе, также написанная на библейский сюжет, – «Иевфай». В 1691 году эта пьеса шла в Сен-Сире в очередь с расиновскими трагедиями и почему-то ропота священников не вызывала. Буайе, очевидно, вошел во вкус столь благочестивого сочинительства, и в 1695 году в Париже шла его новая трагедия на тему Священного Писания, «Юдифь». Эта пьеса и ее автор и стали предметом нападок Расина. Примерно в то же время, когда он увещевал сына ни в коем случае не появляться на спектаклях в Марли, он писал Буало: «Хотя вы и питаете отвращение к дурным стихам, я все-таки прошу вас прочесть "Юдифь", особенно предисловие, и сообщить мне, что вы об этом думаете. В этой стране никогда еще не появлялось ничего столь ничтожного…» И он не поленился сочинить эпиграмму:
Однажды Буайе на представленье
Своей «Юдифи» был весьма польщен,
Когда с ним рядом, драмой потрясен,
Процентщик прослезился в умиленье.
«Простите, – молвил старый стихоплет, —
Я вижу, вас прекрасное влечет,
Но все же вы чувствительны чрезмерно».
В ответ ему ценитель прорыдал:
«Ах, как мне жаль бедняжку Олоферна,
Как он от злой Юдифи пострадал!»
[101]Буайе, как водится, ему отвечал, именно указывая на противоречие между громогласно заявляемой набожностью Расина и его мелочно-мстительным поведением на деле.