Это написано до 1917 года, т. е. до прихода в России к власти большевиков. Кони предугадал этот наступающий «завтрашний день». Он был не просто «туманен», а беспросветен. Сквозь «тусклость» двадцатых годов XX века мы видим лишь красных комиссаров, добивающих остатки российской интеллигенции, вместе с которой сгинул и сам Кони. Лишь немногие, составляющие культурную гордость страны, спаслись тем, что были отправлены в эмиграцию и нашли последний приют в Германии и Франции. Советская власть на многие десятилетия закрыла великие имена. Предала забвению и имя доктора Гааза. Я сам был свидетелем, как в 1980 году, в годовщину его рождения (200 лет), мой друг Лев Копелев (кстати, еще одно святое имя!), предложил в печать небольшой очерк о жизни Гааза. Общими усилиями, под чужой фамилией, нам удалось опубликовать несколько строчек в журнале «Наука и жизнь». Но главное из того, что проповедовал Гааз – коренные начала человеколюбия, не могли быть востребованы в стране, где главенствовали КГБ и система ГУЛАГа, а жизнь – не только зэка, но и любого гражданина – была полностью обесценена.
Мое слово о докторе Гаазе прозвучит не только ради доброй памяти в связи с 150-летней годовщиной со дня его смерти, не только для того, чтобы лишний раз посетовать, какие невосполнимые потери понесли мы из-за своего беспамятства, но скорей во имя будущего, которое невозможно построить, не опираясь на нашу историю, на великие имена, в том числе моральные заповеди доктора Гааза, который сеял добро, по образному выражению Кони, среди общего равнодушия всевозможных препятствий. Дела доктора Гааза столь многочисленны и разносторонни, что одно перечисление заняло бы десятки страниц. Мы остановимся на тех, что ярче рисуют образ деятельности святого доктора и показывают «прекрасное, – как о нем писали, – устройство его сердца».
Но сперва давайте представим: молодой и успешный врач Фридрих Иосиф Хаас, впоследствии Федор Петрович, обретший врачеванием популярность в Москве, обладатель большого состояния – суконной фабрики, квартиры, выезда в карете на четырех белых лошадях; уже награжденный Владимирским крестом 4-й степени, призывается князем Голицыным, генерал-губернатором Москвы, среди самых достойных, в только что образованный тюремный комитет. «Послужить, – по словам князя, – великому и трудному делу преобразования тюрем. Мы будем только счастливы, что найдем… что злейшие из преступников никогда не безнадежны к исправлению». Ах, эти бы слова да нынешним князьям в уши!
Но Голицыным, как подчеркивает Кони, был лишь дан толчок, была указана возвышенная задача. Задача эта могла оказаться неисполнимой, если бы не нашелся человек, посвятивший ей свою жизнь. Предавшись заботе об участи арестантов, Гааз оставил свою практику, раздал все средства. Исчезли лошади и карета, с молотка пошла и суконная фабрика, обветшал старомодный костюм. В 1853 году, когда доктор умер, хоронили некогда видного московского врача, ставшего, по мнению некоторых, смешным и одиноким чудаком, за счет полиции. Тюремному комитету доктор отдал 25 лет жизни. При первом знакомстве с московскими тюрьмами доктор испытал сильнейшее душевное потрясение и описал московскому генерал-губернатору состояние этих тюрем как «наводящих ужас». По словам Кони: «…Он тотчас прозрел сквозь загрубелые черты арестанта нестираемый образ человека, образ существа, которому доступно страдание. На уменьшение этого страдания он и направил свою деятельность».