Русские беседы: соперник «Большой русской нации» (Тесля) - страница 170

Шурин Кулиша, Василий Михайлович Белозерский, на следствии говорил: «Кулиш никогда не принадлежал ни к какой партии, а стоял почти всегда отдельно» (КМТ-1: 407) – последующая биография

Кулиша подтверждает эти слова: действительно, Кулиш никогда не примыкал ни к какой партии и если и пытался образовать какое-либо объединение, то, как правило, оставался его единственным членом. Следствие по делу Кирилло-Мефодиевского общества согласилось с этим утверждением – Кулиш был признан не состоявшим в обществе, в вину ему было поставлено, что, «любя пламенно свою родину – Малороссию, он в напечатанных им книгах с восторгом описывал дух прежнего казачества, наезды гайдамаков изображал в виде рыцарства, представлял историю этого народа едва ли не знаменитее всех историй, славу его называл всемирною, приводил песни украинские, в которых выражается любовь к вольности, намекая, что этот дух не простыл и доселе таится в малороссиянах, описывал распоряжения императора Петра I и преемников его в виде угнетений и подавления прав народных» (КМТ-1: 68). В результате, как показавший «искренное сожаление о прежнем своем заблуждении, происходившем от избытка любви к своей родине», он был приговорен к заключению в крепость на четыре месяца и ссылке «в одну из отдаленных великороссийских губерний на службу, но никак не по ученой части, с учреждением за ним строжайшего надзора, не увольняя его ни в Малороссию, ни за границу, и с тем, чтобы цензура обращала строжайшее внимание на его сочинения, если он будет печатать их отдельно или в журналах» (КМТ-1: 69), – утвердив данное предложение, император добавил к нему собственноручно: «Запретить писать».

Арест и ссылка стали важнейшим водоразделом в жизни Кулиша – многообещающий молодой исследователь и писатель в мгновение ока превратился в поднадзорного ссыльного с неясными перспективами, для которого первостепенной задачей стало теперь вернуть себе гражданский статус и получить возможность печататься. Первые несколько лет, тяжелые психологически, проведенные им в ссылке в Туле, когда он практически ни с кем не общался, оказавшись в глубокой изоляции в провинциальном губернском обществе (см.: Кулиш, 1897: 42–44, 243, Савченко, 1929: 20–21), представали скорее как пауза в его деятельности, но после разрешения вернуться в Петербург Кулиш столкнулся с совершенно иной проблемой: нахождения своего места в существующем интеллектуальном пространстве, выборе дальнейшего направления деятельности, так как на всю его прежнюю украинскую тематику было наложено запрещение (собственно, запрещение печататься также оставалось в силе до апреля 1856 г. – до этого времени он публиковался под именем своего петербургского приятеля, Николая Макарова, подписываясь «Николай М.»).