Иду благодарить за любезность. Немец в свою очередь желает счастливого пути и успеха».
Приехал нас проводить какой-то старичок-генерал, надевший ради этого случая золотые погоны. Раньше я его встречал на улице в стареньком беспогонном кителе. Нас всех это очень тронуло. Лично никто генерала не знал. Незадолго перед отходом поезда явился адъютант коменданта Лубен и передал мне от имени майора, что он желает всем едущим счастливого пути и счастливого возвращения домой. Генерал Александрович тоже прислал своего адъютанта проводить нас и пожелать всего хорошего всем нашим – и офицерам, и солдатам приятно. На прощание столько внимания со всех сторон. И русский генерал, и украинцы, и немцы… Начальник станции пригласил к себе офицеров перекусить. Оказался настоящий завтрак с гетманской водкой.
Подали товарные вагоны. Выстраиваю добровольцев на перроне. Делаю перекличку…
Юнкер Лисенко щелкнул затвором фотографического аппарата. Через десять минут едем.
По вагонам!
Германские часовые оттесняют провожающую публику. Какая-то гимназистка протягивает цветы. Громкий говор у переднего вагона. Женский голос выкрикивает:
– Костя, милый, не пущу… не пущу…
Высокая худая старушка обняла моего единственного студента Костю Шулкова. «Он ехал тайком, зная, что дома не согласятся. Отправился якобы в Киев, но ночью пробрался в казармы и несколько дней никуда не выходил. В последний момент, когда уже ехал на вокзал, увидела кухарка, возвращавшаяся с базара.
– Вы начальник эшелона?
– Так точно.
– Зачем вы приняли моего Костю? Он еще ма-аленький…
У старушки дрожит подбородок и глаза полны слез. Показываю инструкцию. Принимать не моложе 17 лет. Разрешение родителей не требуется. Шулкову двадцать первый.
– Если ваш сын не пожелает ехать, я уничтожу его подписку, но говорите с ним сами…
Отвожу взволнованного красного Костю в сторону.
– Пройдите с мамой на вокзал и решайте скорее. Остается семь минут.
Перед самым отходом поезда Шулков вернулся в вагон уже спокойный и радостный. Они прошли на квартиру начальника станции и там, видя, что уговоры не действуют, старушка благословила «маленького Костю» и распрощалась с ним»[289].
Подходит германский эшелон. Нас прицепляют к нему. Последние прощальные поцелуи. Свисток – и тихо поплыла платформа. На ходу выпрыгивают последние провожающие. Крики «ура». В обоих вагонах одновременно запели «Боже, Царя Храни».
Быстрей и быстрей идет поезд. Здесь спуск к Суле, и вагоны начинает бросать из стороны в сторону. Мелькают багрово-красные клены, темная зелень дубов. В открытые двери прорываются яркие блики солнца. Уже далеко позади осталась станция, гимназистки, старик-генерал, германские солдаты, а добровольцы все поют и поют «Боже, Царя Храни», потом «Славься, славься…» и опять гимн. Вот опять виден их родной город, весь белый, радостный. Среди зелени парка горят купола монастырской церкви, недалеко красные корпуса казарм.