Также мой заместитель сообщает, что на въезде в Дуополь видели придворного мага князей де Пальмароза Амброзио Корелли с небольшой свитой. Лавиния успела сделать ход первой. Что ж, дам ей фору, а потом покажу, что первый ход не значит лучший. Я обдумываю эту мысль с улыбкой, от которой Тана, едущая рядом с окном кареты, меняется в лице. Магический голубь и письмо испаряются, искры субстанции гаснут в воздухе.
Я с удивлением обнаруживаю, что моя правая рука, бережно придерживая, обвивается вокруг стройного стана спутницы. Если бы нас так не разморило от жары и монотонной качки в карете, Чечилия и на пушечный выстрел не решилась бы приблизиться к такому угрюмому и высокомерному типу, как я. Маркиза тоже не назовешь очень веселым кавалером, поэтому юная маркиза ждет не дождется приезда в прекрасную Децию, где ей обещаны приемы, балы и прочие увеселения, коими славится двор князей де Пальмароза.
— Кузен Реджино, — сонно бормочет она, почувствовав, что я задвигался, — мы уже приехали?
Бедняжка тоскует и скучает в фамильном замке, пока доблестный гонфалоньер занят военными смотрами и парадами. Наверное, даже мое общество воспринимается ею как какое-то разнообразие.
— Спите, милая кузина, еще долго ехать, — шепчу я ласковым голосом.
Мысль о том, что Чечилия может проснуться и мне опять придется сносить ее скучающие вздохи, плаксиво надутые губки и нелепые замечания, приводит в ужас, поэтому я сама любезность. А ведь впереди еще и радости светской жизни во Дворце Воспоминаний. Я чувствую, как Тана Дзолла за окном бросает в мою сторону сочувственный взгляд. Сдерживаю усталый вздох, чтобы не разбудить «милую кузину». Чего только не приходится терпеть ради великого дела. Давиде Френи, ты должен будешь когда-нибудь ответить за мои страдания. Когда я получу от тебя все, что мне нужно, я, возможно, плюну на то, что ты такой светлый гений. Я запру тебя в Нотте, велю пытать, а потом сожгу на костре. И это будет чудесно, умник.
Давиде Френи.
Огромный зал для приемов мог бы казаться мрачным с его одетыми серым камнем стенами и темными от времени росписями на потолке, если бы не пронизывающие его насквозь потоки солнечного света. Череда узких окошек, проделанных близко друг к другу, создает впечатление одного большого окна, протянувшегося через всю стену, за которым утопает в ярком южном солнце вид на раскинувшийся под стенами королевского дворца Дуополь и панорама гавани. Корабли стоят у причалов со свернутыми еще парусами. Ветер доносит даже сюда вздохи волн и крики чаек.
Далекие звуки городского шума время от времени вторгаются в чинную тишину дворцового покоя, смешиваясь с треньканьем настраиваемой лютни. Сам лютнист сидит в нише окна на широком мраморном подоконнике, наблюдая, как и я, со стороны за встречей сильных мира сего.