Все тянулись к Салахитдину-ишану, восседающему на своей каменной глыбе и пересыпающему в пальцах четки, нанизанные на кольцо из длинной нити.
Вокруг каменной глыбы, вокруг этого «трона» земного наместника небесного вседержителя, правящего всем миром, приплясывая и распевая, бесновались дервиши, монахи, давно превратившиеся из нищих и страждущих в бессовестных и беззастенчивых обирал простодушных мирян. Здесь они показывали себя, они давали свой «концерт». На них смотрела толпа, и поэтому они старались изо всех сил.
Их одеждой были волосяные халаты и живописные лохмотья. Многие высоко вздымали длинные посохи и потрясали ими, посылая вокруг свои песенные призывы. Они пели, все время обращаясь к друзьям-братьям и поучая просить помощи только у бога, ждать помощи только от него, а к богу они тут же посылали свои просьбы не оставить людей без милости, гнать ото всех беду, всем дарить счастье. Между высокими словами они не забывали вставлять советы поспешить на базар. «Будьте счастливы, друзья-братья, идите на базар, друзья-братья…» — пели голосистые дервиши, а им подыгрывали музыканты. Трещали и постукивали кашгарские сафаилы — палочки с бубенцами и пучками проволоки, похожие на метелки для скатертей.
Своих коз и овец старухи вели к ишану, чтобы помолился за них. Свои котомки со щедрыми, от всей души, подарками несли ишану. Многие джигиты протягивали ему червонцы, которые он прятал, не считая. Могильщик-заика, тот самый, который сопровождал Масуда на кладбище, когда он в первый день ходжикентской жизни посетил могилы своих предшественников — учителей, своих товарищей, собирал подаренных ишану овец и коз в гурты и отгонял за дувалы, во двор дервишей, которые сегодня обезглавят некоторых из этих перепуганно блеющих четвероногих себе на плов, а большинство пополнит стадо ишана. Могильщик-заика был предусмотрительно вооружен предлинной хворостиной и управлялся проворно. За солидный подарок и за червонцы Салахитдин-ишан широко раскрывал объятья, величавым жестом благословлял дарящего и молился, а за курицу или за петушка, может быть последнего во дворе, взглядом не удостаивал и не замечал молящих, надеющихся глаз.
Но и эти глаза были все равно благодарны ему за то, что он буркал второпях какое-то непонятное слово…
Освободившись от своих подношений, верующие входили в круг дервишей и танцевали вместе с ними. Танец становился всеобщим. Старики, взрослые и… дети! Дети тоже подпрыгивали и пели — они были искренней и старательней всех! Масуд увидел мальчишку, малорослого, курносого, которого вчера учил первым буквам и запомнил, даже похвалил за любознательность. Что он там делает — в этой крутящейся толпе? Дышит пылью, которая насыщает не только легкие, а и мозги? Масуд, сделав несколько стремительных шагов, приблизился к мальчику, поймал за край рубашки, рванул и вывел из толпы. Узнав учителя, мальчик вздрогнул, тут же выдернул из руки Масуда свою рубаху и умчался вниз к реке. Он бежал все быстрее, и Масуду стало вдруг весело. Да неужели у него только и сил, что выдрать из толпы безумцев одного малыша? А что, если попробовать…