— Знали? В прошедшем времени? — тихо спросил Пончо. Ловец Душ кивнул.
— Вся фишка в том, что у них есть… были трое близняшек! Они любили играть в саду — прекрасный сад… был, с беседкой, бугенвилией, жасмином, кустами роз! Я нередко видел их там, когда заходил… по легенде, коммивояжер, регулярно оформляющий важные сделки и ставший кем-то вроде старинного знакомого! — видел всех троих: Иллариона, Евлампия, Емилиана… Я слышал, когда мать звала кого-нибудь из них — понимаете, каждого она окликала «Ланя!», только с разной интонацией, и отзывался только один, именно тот, к которому обращались! Они были добрые и ласковые дети, светлые, как летнее утро… — Ловец Душ отвернулся, но дрогнувший голос выдал его.
Рамон и Пончо молча стояли в ожидании — а над замноголюдевшим ближе к вечеру проспектом, где уже на ходу целовались парочки и шла, качаясь, с разваливающейся на куски песней подгулявшая компания, задевая возмущенных чиновников и буржуа, над высунутыми языками ручных животных от болонки до ягуара, над быстрыми бесшумными пролетками, медленными роскошными каретами и редкими авто сановников, над приседающим Сан-Гигой и огнисто-завлекательным бегом «Ч.У.И!», над зеркально-мрачной Фатой Моргана и знойно зеленеющими купами Форума и Павлиньего Парка, над зазывно распахнутой книгобашней, над шипящей водопадной вывеской «Пены дней» и прохладно-серебристо-чёрной сквозь громадные стекла глубиной меховых галерей «Каракаллы», над перемигивающимися неоновыми девицами «Каламиты Счастливой» и ажурно-громоздящейся вдали на валун-коралл, непостижимой, как наискось врезавшаяся в землю из космической бездны исполинская спираль звездолета, сказкой Дворца-Мавзолея, — уже разбегалось во все стороны так и не выдрессированное взмахами солнечного хлыста кудлатое тучное небо; уже, посуровев и сжимая все ещё брызгающий золотом хлыст, дрессировщик отступал от глухо ворочающейся по углам горизонта, утробно порыкивающей скрытой ярости под кипящие тёмной замогильной синевой своды… Какая-то не по размеру бойкая собачина, видимо, спущенная с поводка погулять, налетела с задорным лаем на застывшую троицу — но остановилась как вкопанная, а через пару секунд потрусила дальше по плитам, оглядываясь и с ворчанием скаля клыки.
— Они были добрые и ласковые дети, но, на беду, псиэнерги… Все трое, представьте себе! Два года я играл роль семейного знакомца — и все два года ломал голову, что будет, когда… Но так ничего и не придумал. А эта стерва… эта сука… — желваки ходили на его скулах, он не мог говорить.