Август в Императориуме (Лакербай) - страница 192

Примириться?

Свыкнуться, срастись обрубленными корнями с нестихающей болью утрат?

С неверностью угасающей памяти, для мрака забвения крадущей нектар и амброзию прямо с пиршественного стола, стоит чуть отвернуться?!

С неслыханной переменой лица, с тихим предательством медленно умирающего, разлагающегося тела, давно глядящего в червивый гроб, когда ты ещё полон жизни?!

С паскудством ослабевшего духа и мутью состаренного разума?!

Со всей прелестью тупых законов безличной природы, убеждающих тебя, что твой ничтожный разум, твое «я» — не более чем недоукатанный волнами и ветром, недообезличенный камень-голыш, недоразвеянная до полной бесследности бессмысленная песчинка?!

Примириться с миром, блаженно раствориться в нем, как гласят вороха древней мудрости?..

Но почему, но зачем, если он и так, без нашего согласия, растворяет нас без остатка, если и так стирает в ничто самое дорогое и самое дешёвое, лучшее и худшее — абсолютно всё, если у тебя и так нет ни одного голоса в совете, решающем неизбежность твоей участи!

Единение?

Но человек приходит в этот мир, страдает в нем и покидает его независимо от своей воли — и в отличие от животного сознает этот ужас! Мир не делает его зрячим и мудрым, как животное, на торных дорогах инстинктов — мир подстерегает его слепоту и безрассудство, как разбойник подстерегает ничего не подозревающую жертву, а за наивность и любопытство казнит, как палач.

Единение?

С кем, с палачом?

Разве мир согласен на у-единение, на признание тебя самостоятельным собеседником, на диалог разных? Разве он слышит тебя?

Почему мы должны приветствовать собственное безжалостное уничтожение? Неужели это и есть смысл и цель нашего возникновения и существования?!

Так не должно быть.

Истовыми устами тысяч и тысяч проповедников тысяч культов мир тысячи лет хочет убедить нас, осознавших себя, свою неповторимость и этим уже отпавших от его поточного производства, что мы — не более чем его песчинки, а значит, обязаны рано или поздно отказаться от своей отдельности, живыми или мёртвыми вернуться в безмерное лоно-могилу…

Но у нас и так ничего нет, кроме наших страстей и нашего разума! Мы ничтожны перед его непостижимой мощью, мы всецело принадлежим ему физически — чего же стоит наше преклонение перед ним, наши восхищение, страх и трепет?! Неужели отбирающий последнее у слабых и кратковечных в пользу всемогущего заслуживает молитвенного восторга?! Неужели миллиарды разумов и воль, тысячи поколений изведены им под корень только для того, чтобы он вечно слышал нашу благодарность?! А если в этом мире нет для нас других вариантов, неужели ни разу не посещала безумная смутная догадка, что ты или, по крайней мере, твой разум — инозвездяне?