Так не должно быть.
Однако что же может поделать с этой предзаданной нам жизнью отдельное человеческое «я», тоскующее и обречённое?
Варианты неравнозначны.
Можно жить не думая, как большинство, лишь смутно ощущая границы бытия, растворяя себя в повседневных делах, детях… Можно стать писателем, как ваш друг Квазид, — и жить на этих границах: физиологических, эмоциональных, нравственных, духовных. Писатель — личность множественная, шизофреник и параноик одновременно: его населяют голоса, каждый из которых навязчив… Можно быть воином Ордена — нынешней границы остатков человечества. О, я помню, поначалу это было восхитительно…
И всё же общий путь один — двигаться сквозь бытие, поверяя его собой, а себя им. Каждый шаг на этом пути мучительно известен, каждый шаг перевит плющом, каждый ведёт под колеса общей судьбы… Увидеть бытие и свой путь в новом свете — всё равно что, не сходя с места, заглянуть за горизонт…
Хотите заглянуть за горизонт, барон?
Ведь человеку не нужны боги, он сам в состоянии разобраться со своим уделом — иначе чего стоит его разум!
Осознав себя, радость и боль своего удела — мы уже не он, и его цель не может быть нашей. Мы должны найти свою, только свою цель, по размеру нашей воли, нашего разума.
И пускай рассудок ужасается бунту и требует смирения, требует ежечасно благодарить за жизнь, за стол с яствами, за краткие миги счастья и понимания, а немыслимые страдания кратковечных духа и тела, вонь заживо разлагающейся плоти принимать как должное!
Человек — не рассудительный слизень.
Мы свободны и одиноки, барон.
Приезжайте ко мне, если переживете Селеноград — там намечается кровавая заварушка. Формальности с приглашением я улажу.
До встречи… надеюсь.
Звучавший в голове голос Герцога Люцифера смолк. Пыльно-дикое ночное безмолвие опустевшей улицы жизни по-прежнему стояло рядом, в ненасытной смертной тоске заглядывая в глаза, как сгоревший заживо пес вулканистов, и Рамон вдруг услышал, как стучат его когти по асфальту. «Надо дать ему бутерброд» — сработал автоматизм мысли, но рука, рассеянно сунутая в карман впервые за много дней надетой формы, вдруг нащупала сложенную бумажку. Барон развернул её под ближайшим фонарем и увидел пляшущие нервные буквы:
«Я должен войти в Адорайский Фонтан и найти её там… Я должен искать ЕЕ, пока не найду, так ОНА сказала… Друг, у меня дурные предчувствия, поэтому я не могу сказать тебе это прямо — будешь отговаривать и запрещать… Если вернусь, этой записки ты не увидишь, так как форму одеваешь редко. Если же увидел… что ж, прости. „Однажды разобьётся каждый“ — не твое ли любимое изречение? До встречи… надеюсь. Пончо».