Действительно, нужно самому оказаться под тенью войны, чтобы сполна ощутить ее гнет; но по мере того, как идут годы, теперь все чаще, как мне кажется, забывают, что в юности угодить в 1914 год было ничуть не менее чудовищно, нежели оказаться втянутым в события 1939 и последующих годов. К 1918 году из всех моих близких друзей в живых оставался только один.
Автор, по всей видимости, хотел сказать вот что: если вам так уж приспичило найти какой-то источник значимого биографического или исторического влияния, то начинать поиски вам следует в 1914–1918 годах.
Толкин намеренно почти ничего не добавлял к существующим свидетельствам: его комментарии о том, как Первая мировая война повлияла или не повлияла на «Властелина Колец», крайне немногочисленны и сдержанны. Более не склонный брать себе роль какого-нибудь статиста в своих же историях, как почти вышло с Эриолом в «Книге утраченных сказаний», Толкин, тем не менее, признавал, что из всех действующих лиц «если кто-то из персонажей на меня и “похож”, так это Фарамир – вот только мне недостает того, чем наделены все мои персонажи (психоаналитикам на заметку!) – Храбрости». Действительно, Фарамир – офицер, но в придачу еще и ученый, он чтит древние хроники и священные ценности, и это поддерживает его на протяжении всей безнадежной войны. Толкин говорил и о менее специфичной, но гораздо более конкретной связи между Великой войной и «Властелином Колец», заявляя: «На самом деле мой “Сэм Гэмджи” списан с английского солдата, с тех рядовых и денщиков, которых я знал во время войны 1914 года и которым сам я уступал столь во многом». И наконец, он утверждал, что поле битвы на Сомме было переосмыслено в виде разоренных земель на подступах к Мордору:
Лично мне кажется, что ни та, ни другая война (и, уж конечно же, не атомная бомба) не повлияла хоть сколько-нибудь на сюжет и на то, как он развивался. Вот разве что на пейзажи. Мертвые болота и подступы к Мораннону отчасти обязаны северной Франции после битвы на Сомме. А еще больше они обязаны Уильяму Моррису и его гуннам и римлянам, как, скажем, в «Доме сынов Волка» или в «Корнях гор».
И хотя это допущение запрятано в категорическом отрицании каких бы то ни было влияний, оно, тем не менее, вошло в анналы истории. В обзоре «Британские писатели времен Первой мировой войны» Хью Сесила внимание сосредоточено на таких авторах, как Ричард Олдингтон, Уилфрид Юарт[127] и Оливер Аньонс[128], но, когда речь заходит о Западном фронте, автор первым делом обращается к толкиновским описаниям Мертвых болот – к картине мрачного запустения, которая, по сути дела, стала емким символом окопной жизни.