Но узнать обо всем этом мне довелось несколько позднее. Ибо, едва белоснежная «Кооперация» встала на якорь, в небе словно развязался мешок со снегом, ударил снежный заряд. Все потонуло в белой мгле. В двух шагах ничего нельзя было разглядеть. Поднялся вначале вроде и не сильный ветер. Но вскоре он окреп, и льдины с упрямством баранов полезли на корабль, словно задавшись целью проломить его борт. Капитан забегал по мостику, выкрикивая в мегафон поспешные команды. Но льдины придвигали нас к берегу, грозя выбросить на мель или раздавить. Два якоря не помогали. Катастрофа казалась неизбежной. Но тут откуда ни возьмись явился ледокол. Он уверенно приблизился сквозь крошево льдов, подошел черным бортом и, словно под ручку, вывел наш пассажирский лайнер подальше в море. И еще долгих четверо суток мы ожидали улучшения погоды, дрейфуя со льдами где-то вдали от мыса Челюскин, у восточных берегов Таймырского полуострова. Старпом, встречая пассажиров, беспомощно разводил руками, не в силах что-либо пообещать, и говорил:
— Дались вам эти катания на теплоходе! Летели бы себе самолетом, давно бы уже на месте были!
И это в самом деле было, наверное, так. Самолеты на мыс Челюскин проложили дорогу с 1932 года и с тех пор летают туда постоянно. Но ведь есть и своя прелесть в плавании морем. Можно было увидеть берега такими, какими их видели приплывшие сюда первыми, а для меня это немало значило. К тому же каждый вечер на корабле открывался бар, и мы с большим удовольствием отправлялись туда посидеть, зная, что побывать в столь уютном месте нам доведется теперь уж не скоро, тем более что на берегу нас поджидал строго соблюдаемый на полярных станциях «сухой закон».
В баре было тепло и уютно. Подрагивал пол от работающих корабельных машин, струился мягкий свет затененных светильников, дотлевали и никак не могли дотлеть искусственные угли электрокамина. Мелодично побренькивали на полках бокалы, суетилась молоденькая, симпатичная барменша, и странно было знать, что стоит сейчас распахнуть дверь на палубу, как увидишь заполонившие все море сероватые льдины, хмурое небо над головой и услышишь вой настоящего, пронизывающего арктического ветра.
— А вот раньше, — говорил пожилой механик, возвращающийся из отпуска на станцию, — на зимовки мы не на таких судах добирались. Все везли вместе: грузы, уголь, скот… Бывало, поднимешься на пароход, а там, мать честная, свиньи хрюкают, коровы ревут, собаки лают! Теснотища, ногу некуда поставить. Все грузами для полярных станций да топливом забито. Не пароход, а Ноев ковчег! Жили все в матросском твиндеке, где гребной вал за стенкой гремит. Месяцами, бывало, в море носило, а ничего. Как вспомнишь сейчас, вроде бы даже и интереснее было, ей богу! Хотя, может, оно завсегда так, что прошлое со временем начинает делаться милее.