— Хорошо, что ты вернулся, сынок. Надеюсь, дни скитаний остались для тебя позади.
Я проводил взглядом их автомобили.
Мое внимание внезапно переключилось на озеро: оттуда донеслось хлопанье крыльев и хриплый клекот.
Не то восемь, не то десять перелетных цапель опустились на границе пляжа и воды и рассеялись по берегу, не мешая друг другу охотиться. Больше трех футов ростом, полностью белые, за исключением желтых клювов и черных перепончатых лап, они, неторопливо ступая, исследовали мелководье и выискивали, чем поживиться на завтрак. Выудив верткую рыбешку, они запрокидывали головы, и добыча, еще живая, соскальзывала в их длинные скользкие глотки. Я поду мал, что, наверное, даже крохотная рыбка с малюсеньким мозгом способна испытывать ужас.
Ночь накануне возвращения в Пико Мундо. Коттедж у моря, в котором я, Аннамария и юный Тим спим в разных комнатах. Через открытые окна веет морем. Вместе с легчайшим ветерком доносится убаюкивающий шепот ласкового прибоя, разбивающегося о берег.
В тишине и размеренности коттеджа меня настиг сон, наполненный хаосом и какофонией. Пронзительные крики ужаса, крики ликования. Сквозь пятна света, туманящие зрение, злобно таращатся, наплывают, а потом истаивают чьи-то лица. Чужие руки тянут, толкают, дергают, хлопают. Словно под жуткими пытками, кто-то завывает, и блеет, и стрекочет, и стонет — в чужом, лишенном гармонии мире это сошло бы за музыку.
В жизни я не напивался ни разу, однако во сне, судя по всему, был пьян. Катался по земле, которая рыскала не хуже палубы корабля во время шторма, и обеими руками прижимал к груди урну, погребальную урну. Слышал, как выкрикиваю имя Сторми, но прах в урне принадлежал не ей. Мне было откуда- то известно, что это прах бессчетного числа умерших.
Вихрь размытого света вдруг разрезали ленты тьмы, и я испугался, что мне грозит слепота. Сердце стучало все громче, пока не заглушило все прочие источники звука.
Из бурлящей толпы, из тьмы и света, выступила Блоссом Роуздейл, единственный и неповторимый Счастливый Монстр, как она сама себя называла. Она выбрала это имя не потому, что питала отвращение к своему внешнему виду, а из-за того, что, вопреки любым страданиям, оставалась по- настоящему счастливой.
Я понял, что стою перед ней на одном колене, когда она протянула левую руку — изувеченную огнем, из пальцев только большой и указательный, — коснулась моего подбородка и приподняла мою склоненную голову. Мы оказались лицом к лицу.
— Одди, нет! — порывисто воскликнула она. — О нет, нет, нет!
Мы познакомились с ней в январе в Магик Бич и быстро подружились — неудачники, каждый по- своему. Сорок пять лет назад, когда ей было всего шесть, напившийся отец в порыве ярости сунул ее головой в бочку с мусором и поджег, плеснув керосина. Она опрокинула бочку и вылезла наружу, но к тому времени уже вся пылала. Врачи спасли одно ухо, отчасти восстановили нос, реконструировали губы. Волосы у нее больше не росли, а лицо было стянуто ужасными келоидными рубцами, которые не — юг сгладить ни один хирург.