На какое-то мгновение ей даже начинает хотеться сказать ему что-нибудь, успокоить насколько это возможно. Прежде, чем Ада понимает, что главная причина его беспокойства — она сама.
— Можете скрепить свой брак, — вежливо напоминает жрец.
Коннор удивленно оглядывается на него, потом на Ричарда и лишь после него — на Аду. Словно ждет разъяснений хоть от кого-то из них. В глаза ей он смотрит совсем недолго, почти тут же сконфуженно отводит взгляд, как будто сделал что-то ужасно неподобающее.
Он очень высокий, особенно так близко. Ее макушка дотягивает ему только до плеча. Ада глубоко вдыхает, отпускает его руки, а свои поднимает вверх по его предплечьям, чтобы сжать одежду и осторожно дернуть вниз. Коннор непонимающе хмурится, и от неловкости ситуации у Ады начинает кружиться голова.
— Наклонись, — одними губами просит она, а ее щеки горят жгучим драконьим огнем.
Теперь он догадывается.
Ада поднимает голову и опускает веки, лишь по движению воздуха она понимает, что его лицо оказывается прямо перед ее.
Все совсем не так, как было с Блезом. Ей так безумно неловко и стыдно, что к глазам подступают слезы. Она чувствует на себе прожигающие взгляды сразу всех, кто собрался сегодня в храме, но едва чувствует, как ее губ касаются чужие. Тут же, будто ошпаренный, Коннор отшатывается прочь.
— Мои поздравления! — доносится до Ады, но сквозь стучащую в ушах кровь она не может даже узнать хозяина голоса.
***
В сравнении с первой половиной дня, тянувшейся будто густая и уже начавшая застывать смола, его остаток пролетает почти незаметно. Не позволившие себе оскорблять место встречи со своими богами, кассаторы отправились в дом верховного жреца, столь услужливо предложенный им самим для улаживания всех вопросов. Коннору пришлось следовать за ними, чтобы дождаться окончательных распоряжений на свой счет, хоть больше всего ему и мечталось покинуть злосчастный город незамедлительно. Очень желательно — с наказанием никогда больше туда не возвращаться, которое он исполнил бы с превеликим удовольствием.
И все же, пусть и притащили с собой, в кабинет, где обсуждалось произошедшее, писались письма и составлялись бумаги, его так и не впустили. Никто даже не заговаривал с ним после выхода из храма. Совсем одного, до крайности растерянного и окончательно запутавшегося в происходящем и самом себе, его оставили в богатой, но сдержанной гостиной жреческого дома; сами же верховные жрецы вместе с командующим исчезли за другой дверью чуть дальше по коридору. Через некоторое время к ним стали подтягиваться новые люди, каждый раз проходившие мимо двери гостиной, но Коннор опасался лишний раз приближаться к ней и уж тем более пытаться приоткрыть шире, чтобы те обратили на него внимание. Сейчас же он, неловко переминающийся у окна, словно бы и вовсе ни капельки им не интересен, хоть и явились они сюда совершенно точно из-за него.