Аду выводили из храма где-то совсем рядом с ним, хоть и в окружении заслонявших ее молодых жриц, вместе с ним же ее вели и к богатому дому, повидавшему не одну чету жрецов. Но сейчас, как Коннор ни старается, он никак не может вспомнить, когда именно потерял ее из виду и куда ее увели.
Сперва он думает о ней совсем обыденно, как подумал бы еще день или два назад, но память услужливо напоминает, что именно произошло между ними сегодня. То, что меняло все резко и основательно. Невольно Коннор опускается в стоящее у окна кресло, хоть прежде и зарекался делать это, чтобы в случае необходимости предстать перед возможными посетителями стоя, гордо и непоколебимо. Что же они натворили? Как он должен вести себя после этого? С ней? В целом? Что все это значит для них? И… значит ли хоть что-то?
Он проводит по волосам, и на вспотевшей ладони остается смазанный след краски. Коннор не чувствует всепоглощающего облегчения, радости и, уж тем более, торжества по поводу своего внезапного спасения из столь же внезапной беды. Только рвущее изнутри осознание, что теперь все наверняка сделается еще хуже, только затронет уже не только его, но и других людей, искренне желавших помочь. Ему же ответственность за это принесет боль намного сильнее, чем могла бы любая петля. Действительно ли он стоил этого? Коннор не может выжать из себя положительного ответа.
Он вспоминает Ричарда, и сердце больно сжимается внутри — почти так же, как тогда на площади, стоило лишь узнать его среди зрителей казни. Может, между ним и Адой могло быть что-то, что-то настоящее из давних детских мечтаний, но оно бы ни за что не продлилось долго. Самое большее — до неизбежного возвращения в Венерсборг. Как бы отвратительна в понимании Коннора ни была эта причина, ни один закон Делориана, а уж тем более семья, ни за что не дозволили бы простолюдинке стать женой его брата… единственного сына своего отца. Ну а собственная честь никогда бы не позволила ему сделать ее своей любовницей, обманывая пока еще будущую жену и ставя под сомнение достоинство самой девушки. Но то, как он смотрел на нее, было слишком очевидно, даже для слепого…
Пусть они и не могли быть вместе, пусть сам Ричард, в глубине души хорошо это понимая, едва ли нашел бы смелость во всем ей признаться, пусть не по своей воле — Коннор увел женщину у собственного брата, и ничто не могло изменить этого факта. Брата, который ради него готов был в бездну к Лодуру послать поиски столь вожделенного Дракона; который даже тогда, в храме, превозмогая боль сам вызвался помочь с церемонией, лишь бы спасти Коннора от смерти; который делал все это даже не зная об их родстве, делал для того, кого считал другом. Тем, к кому его привязало не кровными узами, редко оставляющими выбор. Пусть перед ликом Тара они и оказались совсем близко, так, чтобы можно было услышать чуть дрожащий голос, Коннор так и не осмелился просто посмотреть на него. Только жалобно, совсем как побитая собака, выдавил: “Спасибо”.