Сколько великих и достойных, честных и добродетельных людей обоего пола стали несчастною жертвою вооруженной против них толпы, скаредов, одушевленных одними лишь гнусными страстями! Закон требует доказательств; но какие может представить оклеветанный тысячами людей, из которых все виноваты тем, что пересказывали и утверждали выдуманное одним? К стыду общества, клевета в нем принята с большим удовольствием. Слова ее ловятся наподхват, передаются с прибавлениями и с поспешностью, и когда новая ложь заменит другую, тогда эта помещается в памяти в статью неоспоримой истины.
Но пусть у мужчины есть много способов переменить сбитое с пути мнение, защитить свою честь, изобличить, опозорить посягнувших на нее; но что может наградить и утешить рклеватанную, тихую, скромную и добродетельную женщину? Преступления ее в глазах порока суть дары небесные: целомудрие, нравственность, содрогательное сердце, благородная душа, дарования, красота. Уважение общества, любовь родни, мужа, искания женихов вооружают против нее зависть, злобу и мщение. Они кидают яд на добродетель, помрачают блеск ее, отравливают бытие и наконец, преобрази невинность в порок, для безрассудной и повторяющей толпы не престают гнать до тех пор, пока грусть, скука и страдание вырежут, вычертят на лице глубокие следы свои или смерть даст убежище во гробе. О, зависть! Сколь ты гнусна, опасна и вредна. Свет тебя старее 129 лишь годами. Ты оросила землю первою человеческою кровью, ты подняла руку Каинову на брата. Неразлучная с огорчением, злобою и негодованием, ты вселяешься в сердце человеческое, убиваешь чувства, оглушаешь сострадание, человеколюбие и раскаяние, рождаешь ненависть к ближнему, дышишь злобою на все живущее, ищещь гибели добродетели и посягаешь на благоденствие, тишину и успехи каждого.
Ликург, в наказание клеветникам, прикалывал им язык; Солон предавал их народному поруганию. В Англии сажают на площади в клетку, у нас берут с них по чину бесчестие. Но клевету должно бы поместить в числе преступлений над смертоубийством, и, имена виновников оглася всеместно, их самих ссылать в монастыри на покаяние, и позволять им употреблять дары слова единственно на исповеди.
Легковерие, дерзость, наклонность к дурному, презрение к людям, желание смешить, занимать общество делают нас неразборчивыми насчет разговоров. Злословие, которое любезные французы называют душою беседы, есть предшественник клеветы. Нет вздора, глупости, нелепости и мерзости, которые бы не были приняты с жадностью. Чем выдуманное невероятней, вредней и предмет злости уважения достойней или известней, тем скорей ложь утверждается, находит подтвердителей, защитников, свидетелей, ревностных рабов, громких трубачей и неутомимых гонцов: в самом большом городе через сутки все повторяют слышанное, верят чему угодно. Новость столь же легко пустить в свет, как сигнал в лагере: примись бранить -- тотчас сойдутся, зачни хвалить -- все по местам или перебьют речь. Все злословят больше или меньше, но никто не думает, что трогает честь, губит человека; иные злословят по привычке, другие аккомпанируют, третьи -- чтоб не сочли их немыми; но никто не подумает, что, употребляя орудие клеветы, подвергается сам ее ударам. Все мы хотим занимать других собою и отличаться в мгновенную жизнь нашу. Но и Эрострат и Робеспьер спасали свое имя от забвения. Если б Диоген вздумал искать в наших обществах подобных сему сумасшедшему зажигателю, то б начадил все комнаты, задувая поминутно в фонаре свечу.