— Я давно хотел прояснить одно маленькое недоразумение.
— Какое?.. — шепчу я на выдохе, позволяя себе немного отпустить напряжение и страх.
А он подносит мою руку к губам и целует холодные пальцы.
— Там, на конюшне, ты сказала одну глупость. Так вот — мне нравятся твои руки. Они совершенны. Каждая… маленькая… деталь…
И ещё один мимолётный поцелуй — в ладонь. И ещё — туда, где под тонкой кожей часто-часто бьётся пульс.
Мир вокруг замирает. Музыка — медленнее и медленнее, пока не наступает абсолютная тишина. Или это звон в моих ушах. Танцующие пары, кажется, застыли, взлетев на мгновение над каменным полом, а после и вовсе исчезли.
Нет больше никого.
Только мы.
Дюймы между нами Рон умножил на ноль.
Незаметно — так, что об этом сумасшествии буду знать только я одна, он приоткрывает губы и касается языком тыльной стороны моего запястья.
А потом слегка прихватывает зубами косточку возле ладони.
Моя кожа теперь будет пахнуть яблоком.
Когда стрелки часов возобновляют ход, а Рон отрывает губы от моей руки с напряжённым выдохом — я твёрдо знаю одно. Я никогда больше не буду прежней.
— Кажется, она ушла.
Его голос хриплый, а в глазах притаился смех.
— К-кто?…
— Моя мать.
— К-куда?..
— Откуда мне знать, куда.
Он чуть наклоняет голову вбок и с любопытством рассматривает моё лицо. Кажется, ему нравится то, что он видит, потому что улыбка у этого несносного человека становится как у кота, объевшегося сметаны.
— А я… я не заметила.
Рон сжимает мою ладонь крепче.
— Вот именно. Теперь ты понимаешь, что я пытаюсь тебе объяснить?
И под его смеющимся взглядом я снова возвращаю себе способность дышать.
Да. Теперь я, кажется, понимаю.
Не важно, кто вокруг и какими глазами смотрит на нас. Если мы смотрим друг на друга — остальное не имеет значения.
Я улыбаюсь в ответ и опускаю лицо, смутившись.
Моя ладонь так и остаётся в его руке.
— Впрочем, если тебе интересно, могу сообщить, что, судя по виду моей маменьки, она направилась прямиком в свои покои. За нашатырём. И в этой ситуации мне больше всех жалко её собачку — бедняжку сдавили так, что она могла только слабо тявкнуть.
— Это несправедливо, что ты, оказывается, находил время глазеть по сторонам, в то время как я… — прикусываю язык, но поздно.
Рон смеётся.
— Значит, мой дар убеждения на тебя отлично действует! Это хорошо.
— Мог бы и словами объяснить, я не такая уж тупица… — ворчу, чтобы спрятать смущение.
Он подмигивает в ответ.
— Что поделать — до вас, женщин, почему-то словами дольше доходит. До матушки моей, кстати, тоже только сейчас дошло. Надеюсь. А если нет… Что ж, придётся провести ей демонстрацию поубедительнее — что скажешь?