Она резко повернулась к сестре.
– Помнишь тот детский стишок? Как там было? «Никому не больно, курица довольна! Будут резать, будут бить. Все равно нас не убить!» А здесь надо наоборот: «Все равно не воскресить!» Ведь сначала придется воскресить, оживить их, а уж потом кто-то сможет сказать им, какие они ужасные и порочные. Но сделать-то этого никто не сможет. Вот в чем вся прелесть! Они здесь, никто их не дергает, ничто им не мешает. Тайно, совершенно секретно живут в воде, под землей. Шатаются по всему водостоку, куда прибьет. Касаются друг друга и руками, и губами. А когда попадают в перекресток, то там… – Она с хлопком соединила ладони. – На них налетает страшно холодный прилив, сталкивает их вместе и прижимает к стене! И так они могут висеть целый час, один против другого, пока прилив не закончится. Почти не двигаясь, только колыхаясь, совсем слегка. Это очень красиво. А дальше… – она слегка отвела руки друг от друга-…снова в путешествие! Вместе, рука об руку, свободные, беззаботные. Снова плыть по всем улицам, куда потащит вода, стукаться об углы, втягиваться в водовороты и танцевать в них сумасшедшие танцы, извиваясь, как белые языки пламени. – Она взмахнула руками, и в этот момент в окно с шумом хлестнуло дождем. – Они проплывают весь город, вниз, до самого моря – улицу за улицей, перекресток за перекрестком. Дженеси-авеню, Креншоу, Эдмонд-Плейс, Вашингтон, Мотор-Сити, Оушен-Сайд. А дальше уже – сам океан. В океане можно путешествовать куда хочешь, хоть по всей земле, там – глубокий сифон[60], а потом спокойно вернуться к входу в водосток, обратно в город. И опять плыть под десятком табачных киосков, под четырьмя десятками винных магазинов и шестью десятками магазинов «Продукты», под десятью театрами, под железнодорожным узлом, под шоссе 101 – и под ногами тридцати тысяч человек, которые не думают или даже не знают о существовании водостока.
Голос Анны то ровно плыл, то мечтательно возвышался, то становился тише.
– Но вот… приходит день, и гром на улице стихает. Дождь прекращается. Сезон дождей заканчивается. В туннелях сначала еще капает, потом тоже перестает. Прилив спадает. – В ее голосе слышалась печаль и разочарование от того, что все кончается. – Река уходит в океан. Мужчина и женщина отдаются убывающей и мелеющей воде. И оседают. – Качаясь в воздухе, ее руки стали опускаться на колени, и она следила за ними с тоской во взгляде. – Их ноги соприкасаются, но в них уже нет жизни, которую давала им вода. Их колени соприкасаются, их бедра соприкасаются, но вода становится все ниже и опускает их. И укладывает их рядом, бок о бок. Потом вода испаряется, туннели засыхают. Остаются только маленькие лужицы и мокрые бумажки. И они. На лицах у них счастливые улыбки. Они не двигаются, им не стыдно. Они просто лежат там, как два ребенка. Вода сошла, и теперь их кожа высыхает. И они почти не соприкасаются. Там, наверху, в мире, выходит солнце. А они так и лежат здесь в темноте и будут спать до следующего раза. До следующего дождя. – Теперь ее руки лежали на коленях ладонями вверх, с раскрытыми пальцами. – Тихо и благопристойно. Он – приличный мужчина, она – приличная женщина, – прошептала она, склонила над ними голову и изо всех сил зажмурилась.