Мы подошли к машине и постучались. Водитель чуть приоткрыл дверь, чтобы дождь не попадал в кабину. Я попросил его довезти нас до Турков, на что он согласился и сказал, чтобы мы спокойно залезали в кузов, поскольку еще не запер двери. Отвечал он очень невнятно, поскольку руки его были чем-то заняты и он не мог вынуть сигареты изо рта.
Мы с трудом, цепляясь за мокрый скользкий кузов, залезли в кунг. Внутри было холодно и совершенно темно, но зато сухо. Вдоль стенок были деревянные лавки — я их нашел, скорее на ощупь, чем разглядел. Мы сели распрямив, уставшие от долгого стояния, ноги. Буквально через минуту я услышал, что водитель запирает снаружи двери, чтобы, не дай Бог, они не раскрылись и не отломились на разбитой турковской дороге. Внутрь кузова он даже не заглянул и не сказал нам ни слова. Я прокричал, уже через запертые двери, чтобы он остановил нас за мостом, с трудом расслышав ответное «да».
И мы поехали.
Я не ездил в кузове грузовика со времен воинской переподготовки, то есть лет пять. Когда тебе всего двадцать семь, то пять лет кажется таким большим сроком, как будто бы прошла целая вечность. И за этот время я успел начисто забыть все тонкости этого вида передвижения. Тем более, что тогда мы ездили, тесно прижавшись друг к другу, в кузове с тентом, где были металлические держала за которые можно было ухватиться. А тут — самокроенный кунг, темный как могила, в котором может и были где-то какие-то поручни, да разглядеть их в темноте не представлялось возможным, а под руки, они, как назло, не попадались.
Выехав на прямую, автомобиль показал нам, что переживает лягушка в футбольном мяче во время футбольного матча. Нас швыряло из стороны в сторону, кузов наклонялся то влево, то вправо. Мы поняли, что ухватиться за что-либо не удасться. Наши руки постоянно соскальзывали со скользких лавок. Поэтому, сцепившись друг с другом, мы болтались по кузову, как плохие матросы в трюме каравеллы в жестокий шторм. И тут, когда кажется всякая надежда была потеряна, я, случайно, наткнулся на какую-то ручку. Теперь я держался одной рукой за ручку, другой — за лавку, а Иринка, обхватив меня руками и ногами, висела на мне. Сразу стало легче. Хоть нас и продолжало немилосердно трясти и подбрасывать, но мы обрели опору и уже не мотались из стороны в сторону. Что давало возможность подумать о чем-либо ином, кроме как о том, как бы за что-нибудь ухватиться.
Я заметил, как маленькое оконце на противоположной стенке посветлело, намекая на то, что дождь, видимо, заканчивается и свет луны начинает пробиваться через, разгоняемые ветром, тучи. Необычность обстановки, близость любимой женщины, ночь… На меня нахлынула романтическая волна…