По телефону 2-я башня не отвечает. Глянув в амбразуру боевой рубки, я увидел столб дыма и огонь над второй башней. Приказал: „Пожарная тревога, пожар во 2-й башне, погреба 2-й башни затопить“, что и было немедленно выполнено.
Доложив на КП дивизиона о происшедшем и отданных приказах, отправился немедленно на место для личного руководства. По прибытию на место я увидел страшную картину — вся горизонтальная броня башни сорвана, электропроводка, краска, ящики с инструментом горят, прислуга башни убита, и трупы горят в бушующем пламени. Личный состав аварийной партии ликвидирует пожар»>{441}.
Оказалось, что во время перезарядки левого орудия произошел самопроизвольный выстрел. После автоматического открытия каморной части ствола от оставшегося выстрела воспламенился картуз, вызвавший взрыв. В башне, вследствие подрыва заряда, вспыхнул сильный пожар. Расчет пытался погасить огонь, но в это время вспыхнули полузаряды в зарядном устройстве правого орудия, а затем еще несколько полузарядов, находившихся в шахтах обоих подъемников боеприпасов. От последовавшего взрыва башня в прямом смысле подпрыгнула, отчего бронированные стены и крыша оказались разорванными на отдельные листы. Средняя часть крыши весом более 80 т упала и разбила механизмы орудий.
И спустя многие годы Лещенко не мог не преклонить голову перед мужеством подчиненных, до последнего боровшихся за живучесть своего «сухопутного линкора». «По всей вероятности заряды горели относительно спокойно, — писал Алексей Яковлевич, — пока не начало создаваться давление, так как прислуга подачи перегрузочного отделения успела схватить огнетушители и даже разбить некоторые, но в этот момент произошел взрыв зарядов, который и причинил большие повреждения в перегрузочном отделении и вызвал пожар».
Оставшиеся в живых моряки из личного состава погребов оставались задраенными в погребах, а погреба во время пожаров были по сигналу «Пожарная тревога» залиты водой. «Прислуга погребов поднялась по стапелям к подволоку (потолку), где создалась воздушная подушка, и находилась там до спуска воды и открытия погребов, — продолжает Лещенко. — Несмотря на грозившую им гибель, матросы и младшие командиры боевые посты не бросили. Они знали, что если во время пожара открыть броневые двери для выхода, то может взлететь на воздух вся батарея».
При завершении ликвидации угрозы вторичных взрывов и выходе людей из-под корпуса Лещенко не присутствовал. По приказу прибывшего на батарею начальника особого отдела береговой обороны, заподозрившего, что в башне «сработала вражеская рука», он был посажен под арест, хорошо хоть в кают-компании своей же батареи и под охраной своих же матросов. По собственному признанию Лещенко, какое-то время он был «не в себе», но не потому, что боялся за собственную участь, а терялся в догадках, пытаясь определить, что могло стать причиной катастрофы. «Считать, что взрыв произошел от неумелого обращения с боеприпасами или других причин, зависящих от личного состава, например: незнание инструкций по эксплуатации матчасти, я не мог, — признавался Лещенко. — Личный состав инструкции и матчасть знал отлично, провел десятки боевых стрельб, и всегда техника была приготовлена отлично, и действия личного состава у механизмов были безукоризненными. Вторая версия — это предположение вредительства со стороны личного состава. Но так как личный состав, обслуживающий орудия, был кадровый и прослуживший порядочное время на батарее и был обученным, да и к тому же все погибли при взрыве, я исключил эту версию. Я терялся в догадках и не мог прийти к какому-либо выводу».