Они волокли за собой Бьёрда, на аркане, захлестнувшем мальчишескую шею. Руки кмелта были стянуты в локтях, ноги беспомощно загребали песок. Верёвка на горле душила его, он хрипел, но кричать не мог — ему заткнули рот кляпом. Вытащив мальчишку в центр круга, раненый асторг выпустил верёвку и схватил кмелта за взъерошенные волосы, а его брат с силой поддал ногой Бьёрду в живот — прямо в раненый бок, где на грязной повязке уже расплывалось свежее алое пятно.
Сольвейн рванулся так, что едва не порвал прибитые к дереву ладони. В руки впилась новая боль, но он едва ощутил её.
— Как видишь, — заметил Рунгар, — барра всё равно берёт то, что хочет взять. А ты плохо следил за своим рабом, раз позволил ему бежать и едва не лишил меня подарка.
— Он не раб, — прохрипел Сольвейн. — Я отпустил его на свободу.
— В самом деле? Он всё же наскучил тебе? Тогда я тем более не понимаю, отчего ты поскупился отдать мне наскучившего раба. Жадность — низкое чувство, Сольвейн. Но я, в отличие от тебя, не жаден. Я готов делиться со всяким, кто пожелает. Эй! — крикнул Рунгар, развернувшись к своим людям, в угрюмом молчании наблюдавшим за тем, что творит их вождь. — Эй, мои храбрые барра! Кто хочет отведать кмелтского мёда? Я угощаю!
— Ты мразь, Рунгар, — сказал Сольвейн. Он хотел плюнуть, но в горле было сухо, и он не мог скопить слюны для плевка. — Мне стыдно, что я звал тебя своим когоруном.
Должно быть, его услышали. А может, дело было не только в этом — но в том ещё, что не всякий барра забывал о чести, одолеваемый похотью. Никто не ответил на призыв Рунгара — даже те, кто хватали по его приказу Сольвейна и прибивали его руки к телеге. Дурдаст — и тот промолчал, неловко переступив с ноги на ногу. Должно быть, они втайне боялись, что щедрость когоруна — показная, и после он жестоко накажет того, кто прикоснётся к пленнику раньше него.
Рунгар медленно обвёл взглядом примолкших воинов. Он видел неодобрение в их лицах, но дело зашло слишком далеко, да и не в обычае Рунгара сына Стольвида было отступаться от того, что он пожелал — потому-то он и завёл своё войско так далеко и ныне кидал жадное око на Бертан, туда, куда прежде не ходил ни один барра.
— Что же, — сказал он в полном молчании. — Тогда я возьму его сам.
Он не мог не видеть, как смотрят на него глаза кмелтского мальчишки. Сольвейн тоже видел эти глаза. И чудилось ему, что не было этих восемнадцати зим, что он вновь в Кремь-яне, и смотрит теперь со стороны на самого себя, развязным шагом победителя подходящего к беспомощной жертве, желающей лишь одного — умереть, если нельзя убить. Бьёрд был обнажён — он ушёл из шатра Сольвейна голым, и теперь его нагота веселила воинов и упрощала их задачу. Близнецы-асторги силой поставили его на колени, один из них заставил его уткнуть голову в песок, другой надавил на спину, не давая распрямиться. Рунгар обошёл распластанного мальчишку и остановился сзади, перед задранными голыми ягодицами, казавшимися сейчас, при свете дня, особенно маленькими, бледными и худыми.