Было поздно, когда ужин закончился. Луиза вышла из кухни, вытирая руки о передник.
– Можно к вам присоединиться?
– Конечно, – он закрыл свой комп.
Луиза налила себе красного вина и уселась со вздохом.
– Ах, как хорошо дать отдых ногам…
– Долгий день?
– Сумасшедший дом. Все номера заняты!
– Ну, это хорошо, не так ли?
– Очень хорошо, – она нахмурилась. – Я оставила ваш новый наряд у вас в комнате. Я думала, вы сказали, что станете носить его в окрестностях отеля.
– О, я просто довольно долго работал. Я надену это завтра, обещаю.
– Что ж, на сей раз я закрою на это глаза. Что-нибудь интересное происходило с вами сегодня?
Он рассказал ей о беседе с Жан-Пьером, и она покачала головой.
– Я понятия не имела, что вы такой идеалист, – сказала она.
– Тут никакого идеализма нет, – отозвался Бестер. – Я не способен писать вещи такого рода. Это как если бы обезьяна попробовала себя в балете, а лошадь выступила в опере.
– Кстати об опере, – сказала она, делая еще глоток вина, – мне кажется, я упоминала, что иду туда на будущей неделе. Я надену платье, что вы мне купили. Удивлена, что вам нравятся подобные вещи.
– Платья? На мне они не смотрятся. У меня икры толстоваты.
– Опера, балда.
– А. К сожалению, я буду занят в этот вечер. Не могу пойти.
– О.
– Но я помню, вы упоминали об этом. И мне пришло в голову, что купленное мною вам сегодня платье для оперы не так хорошо.
– Оно прекрасно.
Бестер нагнулся и полез в сумку возле своего стула.
– Нет, – сказал он, – вот это прекрасно. – Он водрузил на стол коробку. Луиза посмотрела на нее, затем снова на него.
– Что это?
– Откройте.
Она поставила свой бокал и развернула коробку, затем сняла крышку – и ахнула.
– Я видел, вы смотрели на него, – объяснил он.
Это было платье из центаврианского тэрска, слегка мерцавшее при свете свечей.
– Мистер Кауфман, я не могу…
– Можете и примете. Вы не можете его вернуть – я убедился в этом. И я не хочу.
– Но… нет, оно слишком экстравагантно. Когда мне его надевать?
– В оперу.
– Да, но я посещаю ее только раз в году!
– Что ж, вероятно, придется ходить чаще.
Она разглядывала материал, слегка касаясь его пальцами и наблюдая за сменой цветов.
– Я не… я… – слеза скатилась по ее щеке, маленький рубин в свете огня.
Бестер откашлялся.
– Так или иначе, думаю, настало время мне идти к себе. У меня тоже был долгий день.
– Никто никогда не дарил мне ничего подобного, – сказала она.
– Ну, кто-то должен был, – сказал он спокойно. – Доброй ночи.
– Доброй ночи, мистер Кауфман, – сказала она очень нежно, – и благодарю вас.
Это звучало неправильно. Это звучало, будто она благодарит кого-то другого. Он вдруг со всей силой захотел услышать произносимое ею его имя. Бестер. Эл. Альфи…