— Ваш муэдзин, амир, всё-таки порядочная скотина, — спокойно заметил незнакомец. — Он вопит, словно никогда не слышал о наставлениях Биляла ибн Рабаха.[1]
— Кто ты тако…, - начал было хозяин, но пришелец не обратил на это никакого внимания и спокойно продолжил говорить.
— Жаль, что он не видит разницы между настоящим азаном и криком. Иначе бы давно понял одну простую вещь. Если бы воплями можно было разбудить совесть спящего мусульманина, то самым лучшим муэдзином был бы лопоухий ишак.
— Кто ты? — повторил свой вопрос старик.
— Это не важно, — незнакомец покачал головой и кивнул на саквояж. — Вот твои деньги, амир. Вся сумма. Двести тысяч экю. Как вы и договаривались. Где наши пленники?
Он говорил неторопливо и спокойно. На хорошем арабском языке. Говорил чисто, но с каким-то странным акцентом. Короткими фразами. Будто не говорил, а отливал слова из расплавленного серебра.
Чеченец нервно дёрнул щекой, прищурился и ещё раз посмотрел на саквояж. Его левая рука незаметно скользнула под подушку, но гость заметил это движение. Заметил и усмехнулся. Улыбка коснулась губ, но взгляд остался холодным. Тёмные глаза — как два оружейных ствола, готовые в любую минуту огрызнуться пулей. Предупреждая ненужные действия хозяина дома, незнакомец ещё раз качнул головой и поднял повыше пистолет.
— Не надо делать глупостей, амир. Ты ведь, слава Аллаху, не вечный. Зачем тебе лишняя дырка во лбу? Тем более, что твоей игрушки там уже нет. Как и охранников у дверей твоего дома, — усмехнулся гость. — Не переживай, они живы. В целости и сохранности. Пройдёт немного времени и очнутся. Разве что головы будут немного болеть.
— Я тебя…
— Ты опять меня не слышишь, амир, — с сожалением в голосе повторил незнакомец. — А всё почему? Потому что ты забыл про три, завязанных шайтаном, узелка. Иначе бы не валялся в кровати, а встретил рассвет с молитвою и душой переполненной радостью.
— Их здесь нет.
— Это плохо, — покачал головой незнакомец и улыбка слетела с его лица. — Где они?
— К югу отсюда. У надёжных людей.
— Жаль, что мы плохо поговорили. Очень… Очень жаль. Можешь не провожать, — гость встал и аккуратно подвинул стул к стене, украшенной богатым текинским ковром. На нём висело несколько старинных шашек и два кавказских кинжала, украшенных серебром. Он посмотрел на лежащего чеченца и сухо обронил.
— Мы ждём ещё три дня. Потом, ты уж не обижайся амир, но умирать ты будешь долго и мучительно. Как и все твои близкие. И похоронят тебя, паскуду, завернутым в грязную свиную шкуру. Как знал, что может пригодиться. Специально приготовил.