соображал в важных случаях. Он ничего не ответил на вопрос Паисия, точно не расслышал его.
– Чего же ты молчишь? – ехидно заметил Паисий. – Если ты точно апостольствовал, то
должен, чай, помнить, кому..
– Не искушай Господа Бога твоего, – отвечал Лукьян. – Каждому Бог посылает час, в оный
же исповедать его. Не подобает человеку ускорять путей Божиих.
Он обвел взглядом толпу и поднял глаза кверху, шепча про себя молитву о послании
исповедного часа тем, кого не хотел назвать громко.
– Колдуешь, чернокнижник! – зашипел на него Паисий. – Вот ужо, дай срок, отобьем мы у
тебя охоту! Связать его, – крикнул он старосте, – и не пускать никого к нему. Смотри, ты за
него будешь в ответе. И вас мы подберем, покрыватели, бесстыдники, – обратился он к толпе. –
Отец Василий распустил вас. Так мы вас подтянем. Дайте срок!
Его тонкие губы побледнели от злости. Он видел, что ему ничего не добиться, и всю его
елейность как рукой сняло.
– Да мы что! Мы завсегда рады, – выскочил было Кузька.
– Ты чего юлишь? – накинулся на него Паисий. – Чего язык чешешь? Пошел вон! Пошли
вон все, – крикнул он на толпу.
Мужики вышли. Паисий велел подавать лошадей и, сдав арестанта чиновнику, вышел на
крыльцо. Телега уже ждала его. Он сел и приказал везти себя к отцу Василию. Сняв шапки,
толпа смотрела за ним вслед.
– За оброком к попу поехал, – сказал со смехом один из мужиков. – Будет теперь поп
Василий прижимать – беда!
Толпа осталась у избы, чтобы посмотреть, что будет дальше. Тут же стояла кучка
штундистов, в том числе Ульяна с Павлом. Старшина не велел их пускать в правление,
сообразив, что из этого ничего хорошего не выйдет. Их не оповещали о сходе. Но они сами
пришли, узнав об аресте Лукьяна, и стояли все время за воротами.
Когда Паисий уехал, они хотели проникнуть в избу, но их вытолкали вон.
– Подождем, как выводить станут, – сказала Ульяна своим.
Наконец Лукьяна вывели. Он был без шапки, со связанными руками; рядом с ним стоял
чиновник в форменной шапке. В это самое время отворились ворота, и оттуда выехала казенная
телега, в которой сидело двое жандармов с пистолетами на поясе и саблями.
Лукьян горько усмехнулся.
"Точно на разбойника пришли", – хотел он сказать, но не сказал, вспомнив, откуда эти
слова. Однако та же мысль мелькнула в уме всех зрителей, как штундистов, так и православных.
"Точно на разбойника пришли!" – думали все, одни с сокрушением, другие с удивлением.
Штундисты бросились вперед к повозке и окружили своего учителя.
– Прощай, брат! на кого ты нас оставляешь? – шептали они, протягивая руки.
– Пошли прочь! – крикнул чиновник.