голос, красивый и звонкий взлетел:
Дрались по-геройски, по-русски Два друга в пехоте морской! Один паренек был калужский, Другой
паренек костромской!
Морская пехота, что сгрудилась в кучки, на голос мальца обернулась, убрала цигарки, забыла про
раны, в молчании строгом застыла. Они точно братья сроднились, Делили и хлеб, и табак. И рядом
их ленточки вились В огне непрерывных атак!
И солдату увиделось, что толчея станционная в суете своей обыденной притихла, вроде как
затопталась на месте, на песню наткнувшись. И заметили разом и гармониста в бинтах под фуражкой
с околышком черным, и малыша-оборванца, не поднимавшего глаз от углей костерка у ног его
босых.
В штыки ударяли два друга И смерть отступала сама,-
пел оборванец, и шея его тонкая вслед за песней из лохмотьев вытягивалась и струной натянутой
звенела:
А ну-ка, дай жизни, Калуга! Ходи веселей, Кострома!
-Ах ты мать моя матушка!- не удержался солдат от восторга.- Пичуга такая! А вон как за душу берет!
-И я так умею!- услышал солдат. Перед вагоном стоял паренек лет семи в армейском кителе с полами
обгорелыми. Из-под пилотки нахлобученной глаза лукавились усмешкой:
Ты, подружка дорогая, как твои делишки? -Слава Богу, ничего, будут ребятишки!-
Не дожидаясь согласия солдата, прокричал паренек и затих в ожидании улыбки одобрения, как
награды, на которую рассчитывал. Но солдат только брови нахмурил, будто крик этот болью застрял
в голове. Паренек потускнел, понимая, что выдал не то и пора уходить. Но от кухни уйти просто такневозможно, когда впалые щеки прилипли к зубам. И запахи хлебные сводят живот. Может, этот
солдат подобреет? Вон как слушает песню, аж окурок цигарки погас на губе. А босые ноги парнишки
стоять не хотели на месте, жили будто бы сами по себе. Когда холод студеной земли до макушки,
наверно, добрался, парнишка достал из-под кителя теплый осколок доски, на него встал ногами, и
короткая радость блаженства на лице промелькнула худом и совсем невеселом. Солдат, краем глаза
за ним наблюдавший, смягчился и даже от песни отвлекся: -Кто ж этот хлопчик? -Это Ченарь,
бездомник! Окурок!- поспешно ответил парнишка с заметною радостью, что солдат не обиделся.-
Шпана станционная. Они в развалинах живут с собаками. Собаки, что звери, но их не грызут, Они с
ними вместе ночуют, чтоб не замерзнуть в камнях. Клянчат кости в буфете собакам, а собаки их
греют за это. -Отменно поет,- крутнул головой солдат, отдавший внимание песне. -Это все говорят, а
бабы дак плачут даже, когда Ченарь поет им «Над озером чаячка вьется! Ох, негде бедняжечке
сесть…» И знают, что будут реветь, а просят. Без гармошки поет. Анисим говорит, что эта песня без