Некоторое время казалось, что вернулись самые тяжкие времена революции. В Париже распространился ужас. Враги Первого консула жестоко пользовались общим беспокойством и толковали о нем все то, что некогда говорилось о бывшем Комитете общественного спасения. Наполеон слышал все эти толки, и озлобление его, возраставшее беспрестанно, делало его способным на самые крутые меры. Он стал угрюм, суров и не щадил никого.
Тяжкое уныние господствовало в Париже. Страшный закон не возбудил ни в ком низкой решимости предать заговорщиков, но никто и не соглашался дать им пристанище. Эти несчастные, разобщенные из-за трудностей, скитались по ночам из дома в дом, платили иногда по шести и восьми тысяч франков за убежище, предоставленное буквально на несколько часов. Жорж еще твердо переносил свое положение, привыкнув к превратностям междоусобной войны, но дворяне, которые ожидали, что Франция, или по крайней мере их партия, примет их с распростертыми объятиями, а нашли только равнодушие, смущение или порицание, пришли в отчаяние от своей попытки. Теперь они яснее сознавали гнусность умысла и презренность связей, на которые сами осудили себя, проникнув во Францию с шайкой шуанов.
Пишегрю, который наряду со своими жалкими пороками обладал известными достоинствами (хладнокровием, благоразумием, отменной проницательностью), видел ясно, что не только не оправился от своего первого падения, но вообще пал на самое дно. Первая вина его, состоявшая в предосудительных сношениях с принцем Конде, довела его до звания изменника, а потом беглеца. Теперь он оказался среди соучастников разбойничьего убийства. На этот раз у победителя Голландии уже не оставалось и следа бывшей славы! Услышав об аресте Моро, он угадал ожидавшую его участь и воскликнул, что погиб. Сообщество шуанов его не устраивало категорически, он утешался в беседах с Ривьером, которого находил благоразумнее и рассудительнее прочих приверженцев графа д’Артуа, присланных в Париж. Раз вечером, впав в отчаяние, он схватил пистолет и хотел застрелиться, но ему помешал все тот же Ривьер.
Подобное положение не могло продлиться долго. Один офицер, находившийся при Пишегрю, изменил ему и предал его в руки полиции. Генерал спал, окруженный оружием, с которым не расставался, и книгами, составлявшими его привычное чтение; лампу погасили. Отряд жандармов вошел в его убежище. Проснувшись от шума, Пишегрю было кинулся к оружию, но не успел схватить его, однако защищался несколько минут с чрезвычайной силой. Вскоре побежденный, он сдался и был отвезен в Тампль.