Ему отвечали, что, взяв принца в Эттенгейме, с ним вместе возьмут его бумаги и сообщников и таким образом приобретут доказательства его преступных намерений, а тогда можно смело употребить строгость, опираясь на очередные улики. Между тем терпеливо наблюдать, как эмигранты, под защитой чужой границы, плетут заговоры у самых ворот Франции, значило давать самую опасную слабину. Бурбоны и их приверженцы не уймутся никогда, и в таком случае придется наказывать десять раз вместо одного, тогда как, прибегнув однажды к строгой мере, правительство возвратится потом к свойственному ему милосердию. К тому же арестовать принца, не ставя в известность герцога Баденского, значило оказать услугу самому герцогу, который не мог бы отказать в его выдаче такой державе, как Франция, а выдачей заслужил бы негодование Европы. В заключение говорили, что надлежит только овладеть особой принца и его бумагами, а после видно будет, что с ним делать.
Первый консул почти не слышал, что говорили за и против его мнения, впрочем, он не обнаружил и досады на Камбасереса за его сопротивление. «Знаю, — только сказал он, — причину, которая внушает вам ваши слова: это ваше расположение ко мне. Благодарю вас за него, но не дам себя убить без защиты. Я заставлю трепетать этот народ и выучу их сидеть смирно».
Наполеон тотчас отдал необходимые распоряжения. В присутствии генерала Бертье предписал он полковникам Орденеру и Коленкуру, как им следует поступать. Орденер должен был отправиться на берега Рейна, взять с собой триста драгун, несколько понтеньеров и жандармских команд, снабдить войска продовольствием на четверо суток, запастись деньгами, чтобы не обременять жителей, поспешно двинуться на Эттенгейм, окружить город и захватить принца со всеми находившимися при нем эмигрантами. В то же время другой отряд с несколькими пушками должен был пройти к Оффенбургу и оставаться там, пока план будет приведен в исполнение. Вслед за тем Коленкуру следовало поехать к герцогу Баденскому, подать ему ноту, заключавшую объяснение предпринимаемой меры. Объяснение состояло в том, что герцог, оставляя при себе группу эмигрантов, вынудил французское правительство рассеять ее, а необходимость действовать быстро и секретно не позволяла предварительно снестись с баденским правительством.
Нечего говорить, что, отдавая приказания офицерам, избранным для исполнения, Первый консул не трудился объяснять, с каким намерением похищает принца и что думает с ним сделать. Он приказывал как генерал, они повиновались как солдаты. Один полковник Коленкур, привязанный семейными отношениями к бывшей королевской фамилии, к роду Конде, оставался глубоко опечаленным, хотя его делом было только отвезти письмо, и он отнюдь не предвидел страшной катастрофы, которая последовала. Первый консул, по-видимому, не обратил внимания на его скорбь и повторил свое приказание отправляться в путь немедленно по выходе из Тюильри.