Что делало Аполлоническое Начало, как не праздновало упадок титанического царства, освободив олимпийских богов — это покрывало, сокрывшее мир Диониса, разорванного и поглощенного павшими Титанами? «Грек знал и ощущал страхи и ужасы существования, — пишет Ницше, — он вынужден был заслонить себя от них блестящим порождением грёз — олимпийцами»>147>. Дионисийская философия чрезвычайно опасна, поскольку, уничтожая границы существования, она влечет за собой временное состояние летаргии, погружающей все пережитое в прошлом в черную бездну забвения. Таким образом, обнаруживалась пропасть между повседневной действительностью и Дионисийским миром. Ницше отмечает важнейший момент: «Но как только повседневная действительность вновь начинает осознаваться, как таковая она вызывает отвращение, аскетическое, отрицающее волю настроение — вот плод этих состояний»>148>. Это пробуждение в аду, где Аполлоническому оптимизму больше нет места, и прекрасные Грации предстают в своей ужасающей (истинной) ипостаси. Начало Силена являет себя в отрицании «человеческого, слишком человеческого», удостаивая его лишь насмешки или презрения (в связи с этим нельзя обойти вниманием «Афоризмы» Ф. Сологуба: «Презирай людей», «Людей на земле слишком много; давно пора истребить лишнюю сволочь»; впрочем, не трудно найти у Сологуба и дионисийские мотивы: «Блаженны нарушающие закон», «Вожделение смерти — сопутно силе, и является в высшем напряжении жизни. Оно движет поступками возвышенными и опасными»). Философия Силена опознается и во внутреннем решении “перешагнуть” через человека во имя чего-то большего, чем человек, во имя глубинной метаморфозы, чтобы покинуть “злополучный однодневный род” и войти в сонм бессмертных богов.
«В самозабвении дионисийских состояний, — пишет Ницше, — уничтожался индивид со своими границами и мерами, — близилась гибель богов». Олимпийских богов. Гибель, означающая высвобождение их сокрытых, «сумрачных» ипостасей. Дионис открывал путь к философии Силена, поскольку вслед за отвращением к существованию, приходило желание «не быть вообще» (воля Силена). Но: не быть человеком.
С учетом всего изложенного, мы легко можем предположить возникновение эскапистских настроений, из которых появилось два пути к спасению, к способности пережить глубочайшую брезгливость и неприятие, абсурдность и бессмысленность существования: возвышенное («художественное упрощение ужасного») и комическое («художественная разрядка отвращения, вызванного абсурдом»). В эстетических категориях возвышенного и комического Дионис и Аполлон сближались. Так возник промежуточный мир между красотой («художественной иллюзией») и истиной, где сам Дионис обрел двойственность, амбивалентность. В этом мире возможна лишь «игра с опьянением», здесь дионисийский человек только сыгран актёром. Актёр «минует красоту и при этом он не ищет истины», стремится «не к истине, но к правдоподобию (символу, знаку истины)».