— Можете не пересчитывать, — презрительно сказал он. — Менахем- Мендл слово держит. Здесь ровно пять рублей двадцать копеек.
— Ба! — расплылся в мародерской улыбке Пармен Федотович. — За что ж такая неожиданная милость?
— Не будем тянуть за хвост Ентиного кота, которого у нее все равно нет, — Менахем-Мендл опытными прыткими движениями разложил монеты на три стопки: две одинаковых — побольше, и третью — чуть ли не вполовину меньше. Маленькую стопку он придвинул к Кувшинникову:
— Здесь рубль двадцать за профессиональную фамилию. Мне пышности не надо. Предки мои спокон веков были коганами, и я буду очень счастлив остаться Коганом.
— Ну что вы, реб! — подобострастно завибрировал Щур-Пацученя, споро выписывая документ, чтобы Менахем-Мендл не передумал. — С вашей честностью, с вашим умом вы б и орнаментальную фамилию с честью носили.
— Не все то золото, что блестит, — отрезал Менахем-Мендл.
Пармен Федотович впился взглядом в большие стопки, как цирюльник клещами в больной зуб — конем не оттянуть, и поинтересовался:
— А это подать за кого?
Реб кивком подозвал к себе мальчишек. Те неуклюже подошли и поклонились Кувшинникову.
— За них.
— Зачем? — отхлебнул глоток пейсаховки Кувшинников. — Мы же договорились, что сыновья будут носить твою фамилию.
— Это не сыновья, — пояснил Менахем-Мендл. — Это балбесы.
— Странно даже, что вы таких славных мальчиков прилюдно так оскорбительно ругаете, — вмешался пан Станислав.
— Кого я ругаю? — обиделся раввин. — Самые настоящие балбесы. Вот этот, который слева, — старший. Довидом зовут. А второй, что в носу ковыряется (Прекрати немедленно! Ты бы еще в субботу поковырялся, охламон!) — младший, Иссахар.
— Это понятно, что балбесы. А от нас вы чего хотите? Чтоб мы справку выдали, что они болваны?
— Почему вы их болванами обзываете? Они не болваны. Они очень умные мальчики. Довид уже всю Тору наизусть знает, а Иссахар. Если б вы слышали, как Иссахар псалмы поет! Чистый ангел.
— Реб, — расстегнул Щур-Пацученя ворот форменного доломана, словно ему не хватало воздуха. — Ты сам только что несколько раз назвали их болванами, а теперь обижаешься, что мы согласны с тобой?
— Когда я их болванами называл? — вскочил со стула Менахем-Мендл, позабыв про выдержку. — Не смейте говорить так! Они исключительные балбесы, великолепные балбесы! Любой тесть гордился бы такими балбесами!
— Так пусть тесть и гордится! Ты-то при чем? — привстал с кресла Кувшинников.
— А я и горжусь!
Кувшинников ойкнул и снова повалился на трон.
— Что? Ты хочешь сказать, что выдал их за своих дочерей?