Гурарий вышел из своей хибары, посмотрел тоскливо на дом Подрубы, вздохнул и побрел, загребая мертвой ногой, в сторону плебании. Страшно ему было входить в царство отца Екзуперанция, и потому он долго переминался перед воротами. Но, к счастью, проходила мимо Ярина с тюком купленной у мельника Агапа крупки и, завидев Гурария, помогла ему. Гурарий когда-то научил ее вытравливать плод и свято хранил ее постыдную тайну.
Ярина провела его к заднему забору, кавалерийским ударом пятки выломала дюймовую доску и помогла пробраться Гурарию сквозь щель, да еще осталась следить, чтобы в случае чего подать ему тревожный сигнал.
Кувшинников читал «Обманутую Генриетту» и попивал пейсаховку из шампанского бокала.
— Пан советник, — несмело позвал его Гурарий.
Пармен Федотович обернулся.
— А, травник пожаловал! Рад тебя видеть. Что нос повесил?
— Пан советник, вы же обещали мне.
— Что я тебе обещал? — сразу же пошел в атаку Кувшинников, потому что, сколько себя помнил, любые обещания прекратил сразу же после пресловутого побоища в гардеробе под шинелями.
— Обещали, что деньги с меня брать не будете за фамилию.
— Братец, ты, видно, совсем своими травами объелся. Я обещал, что все будет по справедливости, а про бесплатную фамилию я ничего не говорил. Ты на меня обижаться не моги. Все платят. Даже Менахем-Мендл за балбесов придурочных раскошелился, а ты на чужом горбу бесплатно в рай хочешь въехать! Стыдно тебе должно быть.
Гурарий непонимающе покрутил головой:
— Это за что же мне, пан советник, должно быть стыдно?
— За то, что ты своих единоверцев обмануть хочешь. Вот же вы, подлое племя! Не хотите жить по-честному, не хотите государству деньги платить. Государство вас защищает, работать дозволяет, только что носы не вытирает. Ступай-ка ты прочь, Гурарий — нос гитарой: мне на тебя, крохобор, смотреть противно!
Он оттолкнул Гурария от окна и с треском захлопнул двойные рамы.
Ярина слышала весь разговор, потому что Кувшинников, горя лучезарным пафосом, не сдерживал голос. Она дождалась, когда Гурарий подойдет к ней, и зашептала:
— Ты не плачь, Гурушка. Мы придумаем что-нибудь. У меня гривна есть. Сейчас по бабам побегаю, одолжу денег, наскребем мы тебе эту чертову подать. У Хрисанфа чуток возьму, у ребят его: нечего им по мне задаром ползать.
— Не надо, Ярочка. Я ж всех твоих баб лечил, они сами в долгах как в шелках, и что сейчас скажут? Что Гурарий совесть потерял, за лечение деньги требует.
— Ой, дурень ты, Гурарий, ой, дурень! Все доктора берут. Доктор Стжыга не стеснялся. Чем ты хуже?
— Спасибо, радость моя, но обождем. Я в синагогу пойду, там одолжусь. Мы же раз в месяц по копеечке жертвуем для таких случаев, вот я и попрошу у них.