Свекровь, обмякла как-то вся. Постарела. Заведёт иногда свою пластинку нравоучительную, да только Люба молча, взглянет на неё, та и замолчит. Уж чего она во взгляде невестки такое страшное видела, Люба сама удивлялась. Только стало Любе всё безразлично. Работала на огороде и по дому по инерции. Дома поговорить не с кем.
Подруга Маша в город подалась, на рынке вещами торговать. Новое слово для таких как она придумали — «челноки». И то, правда. Катается туда-сюда. То в Москву, то в областной центр. Приезжает домой наездами такого порасскажет! Вот только одна отдушина, что редкие разговоры с Машей. Всё звала она Любу с собой в город, только та отмахивалась.
Так и жили. Вернулся как-то Николай с шабашки, деньги привёз. Не деньги, а слёзы одни. Люба на станции больше выручает, чем он привёз. Рассчитались с их бригадой или где они сами достали, неизвестно, коньяком паленным. Вскоре, кто пил этот коньяк посинел. Мужики стали натурально с синей кожей и белыми, белее седины волосами. Смеялся народ над ними, да недолго смеяться пришлось. Один за другим помирать стали синие мужики. Что ни день, то похороны.
Так очередь дошла, и до Николая. И он следом за ними ушёл на тот свет. Голосила свекровь, убивалась. Федя плакал, отца жалел. Одна Люба каменная сидела. Всё сделала, как положено, только ни одной слезы не проронила. Не было у неё больше слёз. Видно выплакала она все свои слёзы, когда бил он её, да мучил.
Похоронили Николая, а через некоторое время, надо же было соседу — старику Иванычу, давно похоронившую свою больную жену, где-то достать этой синей отравы и помереть? Знал ведь, старый, что пол села полегло от этой дряни, но видно алкогольная жажда сильнее разума. И его снесли на кладбище. А за поминальным столом зять старика, приехавший из города, так и сказал, что продаст дом и землю деда новым городским хозяевам под постройку коттеджа.
Вскоре на его месте вырос небольшой, красивый сруб в два этажа. Жить бы людям да радоваться. Да что-то стало с сельчанами. Нет, раньше при «советах» тоже завидовали друг другу. Чего уж там, всё на селе было. Но чтобы такой злобы, как с появлением новых дачников, никто припомнить не мог.
А уж свекровь Любина, нашла себе отдушину! Старая, а всё туда же! Взялась новых соседей сживать со свету. То по её выходило, что они лишнюю землю прихватили, то свет никому неведомым способом воровали. И чего только в её больной голове не крутилось. При Любе боялась она задирать новых соседей, а уж стоило той уйти, так крик стоял на всю округу:
— Разжирели все городские, теперь дачи им подавай! Понаехали богачи. Усадьбы взялись строить. Навоза им понюхать захотелось, а мы как жили, так и дальше жить должны в этом навозе! — поднимая вверх свою клюку, кричала она через забор новым соседям.