Она и впрямь больше не желала тратить на него время. Всё, что ей хотелось — высказать в лицо своё презрение тому, кто когда-то оттолкнул несчастную Эйлин О’Рейли. Забери он её с собой, привези на родину — и, как знать, может, мать до сих пор жила бы счастливо, там, на Изумрудном острове, среди своих, и не только людей…
Но в глазах старика сквозило безумие. А такому вряд ли что докажешь. Взывать к здравому смыслу и увещевать бесполезно, выслушивать, зачем он тратит время на её поиски — ни к чему, потому что она палец о палец не ударит для помощи ему, едва не сгубившему Мэгги.
— Откуда ты знаешь… — словно не слыша, забормотал старик. И спохватился. — Ты нужна мне! Не хватает лишь магии феи, чтобы… Девчонка! Не смей мне дерзить!
Спохватившись, он потряс посохом.
И разогнул согбенную спину.
Одеяние его засверкало ослепительной белизной. Голову оплёл венок из дубовых листьев. Вокруг посоха, вонзившегося остриём в булыжную мостовую, обвился и пустил почки побег плюща.
Помолодевший лет на сорок, друид сверкнул грозными чёрными очами.
— Ты должна пойти со мной. Как старший рода, как единственный кровник, приказываю тебе. Повинуйся!
Внутри Ирис глухо заворочалась ранее неизведанная злоба. Усилием воли она заставила её замолчать. Эфенди не разрешал ей… А она лишь вчера перечитывала последнее наставление и хорошо помнит его заветы.
Поэтому лишь отмахнулась от сотни жадных щупалец, не различимых человеческим глазом, но ей-то прекрасно видимых! Отростков древней магии, пытавшихся присосаться к её защитному кокону, но лишь бессильно соскальзывающих, как ужи со стеклянной поверхности.
— У тебя нет власти надо мной, старик.
Должно быть, по замыслу О’Ши она должна была почувствовать себя и впрямь девчонкой без роду-племени, которой оказывают благодеяние, протягивая руку помощи… Но словно целая жизнь, не дожитая прекрасной Эйлин, похищенной по воле друида-фанатика и лишённой судьбы, воли и родины, легла ей на плечи. Не дрогнув, она продолжала, глядя в упор, и с затаённым злорадством отмечая, как раскрываются от изумления чёрные глаза, тускнеют, взгляд их теряет силу…
— Ты сам отлучил мою мать от рода, и ни на ней, ни на мне не осталось родовой метки, а потому — приказывать глупо. Ты мне никто.
Каждое её слово, спокойное, взвешенное, прибивало старика будто камнем. И вскоре стало понятно, что вспышка магии не сдёрнула с него покров дряхлости, а лишь поддерживала иллюзию молодости, которая сползала теперь клочок за клочком.
— …Госпожа!
Слева от Ирис выросла чёрная тень. Али, как и полагается, занял свой пост, каким-то чутьём распознав, что ей требуется помощь.