Я подавляю нервный смешок. Интересно, на что он нацелился? У папы сотни изобретений. Большая часть запатентирована.
— Последнее изобретение, мисс Пайн, — читает мои мысли невидимый собеседник.
— Если я скажу, что не знаю, над чем работал мой отец, вас это расстроит?
— Думаю, это вас расстроит смерть отца.
В логике ему не откажешь. Я ёжусь: в голосе тот же холод, что и во всём храме святого Витториуса.
— Я не лукавлю. Если вы хорошо знаете профессора Пайна, то должны быть в курсе: он не из тех, кто хвастается и направо-налево делится своими планами и идеями. Для меня отец не делает исключения. Скорее даже наоборот: я иногда последней узнаю о его новых изобретениях.
— Зато вы можете знать, где он может хранить чертежи, записи, сам прибор в конце концов. Меня не интересует, как вы это сделаете. Нужен результат. Сутки, мисс Пайн. Я даю вам сутки на поиски. И учтите: за вами следят.
Не вздумайте откровенничать со своим другом Эдди Монтифером. Или ещё с кем из полиции. Один ваш неверный шаг — и профессор отправится в гости к вашей матушке. Я принял вашу исповедь, дочь моя. Грехи не отпускаю. Идите и подумайте над своим поведением. Хорошенько подумайте, прежде чем делать неверные шаги.
— Постойте! — заторопилась я, нервно сжимая несчастную сумочку. — Как я найду вас? И как я могу быть уверена, что, получив нужное, вы оставите отца в живых?
— Я сам вас найду. А так… ни в чём нельзя быть уверенной. У вас есть призрачный шанс, так воспользуйтесь им сполна, чтобы потом не жалеть и не корить себя за нерасторопность или желание схитрить. Уходите.
Я поднялась. Деревянные ноги меня не слушались. Я словно вымерзла изнутри, продрогла насквозь.
Покинув исповедальню, шла, не оглядываясь. Страшилась повернуть голову. Зато скользила взглядом по почти белым стенам.
Иногда в храм заглядывает солнце. И когда это случается, видны голубые прожилки на белом, внимательные глаза святого Витториуса, что провожают тебя с икон. Вечная прохлада из-за этого взгляда — слишком живого и горячего — смазывается, не ощущается слишком явно.
Так было всегда, до сегодняшнего дня. Я шла и чувствовала, как позванивают обледенелые внутренности. Чувствовала иней на ресницах. А взгляд святого казался мне холодным и замораживающим. Словно ему неприятно было смотреть на меня.
Может, поэтому я не могла молиться. Не могла попросить у бога за отца. Наверное, так теряется доверие, а слепая вера превращается в пустой звук. Прозревать слишком больно. Но я не плакала — нет. Просто шла, переставляя онемевшие от холода ноги.
★ * *