Случилось так, что зачарован был типографский станок. Но, поскольку механизм это архисложный, целиком он работать не мог, печатал чудовищную белиберду, имевшую, однако, воздействие на людей. Кто-то это воздействие рассмотрел, станок разобрал, но не уничтожил, как следовало бы, а распродал по частям, подходящим к другим станкам. Чепухи и путаницы стало меньше, но многие части до сих пор в работе, и отловить колдовское влияние для нас с Тоби дело чести и поручение Комиссариата Республиканской Цензуры.
Прежде, чем подробно поведаю, что со мной случилось после отъезда из Броммы, позвольте предупредить вас, что, вместе с моим ответом я посылаю Вам две тетради дневников. Они, может быть, покажутся Вам нескромными, потому что в некоторых местах речь идет и о Вас, в том числе. Но можете прочесть их прежде, чем отослать в Аннидор по адресу, который я приложу на отдельном листке.
Начну свое повествование с момента, где заканчивается мой дневник – с утра в кольбарской тюрьме. Попробую описать тот страшный день как можно подробнее.
* * *
За нами пришли за полтора часа до рассвета.
Тюрьма в Кольбаре разделена на пять или шесть не самого большого размера камер, каждая переполнена, однако стричь затылки к цирюльнику повели не всех. В большой коридор открыли дверь всего двух камер, приказали выходить тем, кто провел там ночь. Нашу камеру открыли тоже. Нас, человек около тридцати, выстроили по длине коридора, на выходе из которого, в основании лестницы располагался цирюльник с ножницами, бритвенными принадлежностями и тазом. В основном здесь были мужчины, но вскоре, одну из последних, из дальней камеры выволокли упирающуюся женщину, а за ней девочку-подростка, которые, очутившись в коридоре, кажется, упали без чувств.
Большинство тюремщиков зевали и шаркали обувью, но один оказался общителен, ходил вдоль нашего неровного строя, похохатывал, потирал руки и с готовностью объяснял всем, знакомым и незнакомым с порядками казней, что удовольствие торжества справедивости для народа нужно растягивать и, хотя Машина, управляемая таким опытным палачом, как достопочтенный Занзнан, способна принудить к равенству тринадцать человек за двенадцать минут (лучшее ее достижение, повторенное уже не единожды), тем не менее, кольбарская деревенщина к роскошным столичным зрелищам пока не привыкла, поэтому в первый день торопиться не будут, и выберут лучшие головы для показательных испытаний с Присягой.
Преступившие закон перепродажей зерна по завышенным ценам, разбойники и грабители, граждане, уже присягавшие Республике, но предавшие клятвы – все это позже. Пока же на эшафот взойдут священники, колдуны и аристократы, чтобы народ полюбовался на унижение кровопийц, сосавших из него силы и утверждавших изнеженную пяту свою на трудовом хребте кормильца. Другой тюремщик, правда, ворчал, что кольбарский муниципалитет не приготовился достойно и не предоставил вовремя нужное количество гробов, отчего кое-кто из городских комиссаров за саботаж вполне может "чихнуть в ящик" вместе с прочими осужденными, когда гробы подвезут. И, если б не это, управились бы в один день, а не тянули волынку на целых три.