Возвращение странствующего лиценциата
Он вошел, глядя поверх своих очков, словно девять лет, прошедшие с их последней встречи, были несколькими минутами, словно он ничего не знал о страшном недуге, схватившем его племянника своей жестокой лапой. Как всегда не здороваясь, он остановился перед Сесилио и, протянув ему переплетенную в пергамент, изъеденную молью книгу, спросил:
— Знаешь эту книгу?
Сесилио-младший взял в руки книгу и, открыв титульный лист, пробормотал:
— Эразм. Собеседованья. — И тут же, не поднимая глаз от пожелтевшего листа, насмешливо добавил: — А в ней нет похвалы глупости?
— Это ни к чему, — прервала их появившаяся в дверях Луисана. — Глупость уже давно здесь, живая и тепленькая, то и дело порождающая сама себя.
— Хе-хе-хе, — засмеялся Сесилио-старший, и на его постаревшем лице обозначилось еще несколько морщинок. Он продолжал свой допрос:
— Ты видишь, какое это издание?
— Ценнейшее, — ответил Сесилио-младший, внимательно рассматривавший переплет книги. — Где ты достал?
— Там, где творят вот такие вещички, — отвечал ученый лиценциат, извлекая из кармана коробочку, выточенную из тыквы.
— А что это такое?
— Тыквочка с кураре.[36]
— Эразм и кураре в одном и том же месте! — вскричал Сесилио-младший, поднимая в одной руке тыковку, а в другой держа книгу.
— Почему это тебя так удивляет? Разве теолог из Роттердама не проповедует терпение? И разве индейский яд не парализует чувства? А что такое терпение, как не паралич разума?
— Ну, хорошо, хорошо. Вот так вместе ты их и нашел?
— Да, как видишь.
— Так ты был у индейцев?
— Хе-хе-хе!
— А, понимаю, томик Эразма оставил у них какой-нибудь ученый-миссионер.
— Нет, я тебе сейчас все объясню.
Но Сесилио-младший уже не слушал дядю, он открыл крышку тыковки и понюхал лежавшую в ней черную вязкую мазь.
— Можешь попробовать. Он горький, но совершенно безвреден, если его принимать вовнутрь. Но стоит только ввести его в кровь, и тогда тебе уже не нужно будет перечитывать Эразма, ибо ты навеки обретешь терпение.