Скуратов пригибает мою голову к полу, проводит ладонью по влажной спине, опуская ниже, и мой задранный вверх зад оказывается в его распоряжении. Лоно пульсирует, ждёт его, и я едва ли не виляю бёдрами, в нетерпении готовясь принять его в себя. И он даёт мне то, чего я так жду: входит, распирая членом стенки влагалища, непривыкшие к его габаритам. С губ срывается стон то ли боли, то ли наслаждения, и я вонзаюсь ногтями в ковролин, когда Богдан совершает размеренные, поступательные движения во мне.
Его член заполняет меня целиком, и я, кажется, совсем утрачиваю человеческий облик под ним. Его ладони до боли сжимают мои ягодицы, разводят их в стороны, и я сама испытываю потребность острее, глубже и ярче ощущать его. Каждую венку на его члене, каждый его сантиметр. И когда он шлёпает меня по заднице, я супротив всех своих намерений, подаюсь ему навстречу.
Напряжение растёт, поднимается от клитора, распространяясь по всему телу, бьёт по венам, заставляя сердце биться чаще, а дышать судорожнее, и взрывается во мне, как атомная бомба, разрушая меня, разбивая на мелкие частицы. И эти частицы, как разноцветная пыль, витают в воздухе, и всё, что от меня осталось – это только она. Ульяны больше нет.
Сознание возвращается медленно, пробираясь в моё тело через густой коктейль из его спермы и моих выделений. Я даже не могу сообразить, где я и в какой позе лежу и почему так трудно дышать. Богдан прижимает меня к себе крепко, и я не сразу осознаю, что произошло. Если бы не он, я бы, наверное, уже замёрзла, потому что за окном темно и солнце больше не освещает кабинет, меня греет только жар его тела.
Возбуждение медленно покидает тело, как уходящая обратно приливная волна, возвращая мне разум, а вместе с ним стыд за свою слабость. Наверное, это гормоны, иначе я больше никак не могла объяснить причину, по которой на мои глаза наворачиваются слезы.
Убираю его с себя, и он, как сытый, довольный кот, откатывается назад, потягиваясь, а я, наоборот, сижу к нему спиной и вытираю слёзы из-за того, что отдалась ему. Они текут по щекам, пока я сижу на полу голая, ощущая, как саднит между ног. Мне больно и горько от того, что с ним было так хорошо.
Чувства тянут меня к ней как трясина, засасывают глубже, и оторваться получается только вместе с кожей, с кровью и шрамами, которые останутся после. Но, блядь, почему с ней иначе! Почему мир рядом с Ульяной кажется ярче, эмоции острее, а когда вдыхаю воздух, нет ощущения, что его не хватает?
Кончив, она уснула на какое-то время у меня на плече, и я пялился в холодный свет люминесцентных ламп на потолке в попытке разобраться в себе. Внутри меня царил хаос из разрозненных мыслей. Одна часть требовала, чтобы я продолжил начатое и с трезвым рассудком превратил её жизнь в ад, как она поступила с моей. Другая шептала оставить её рядом и никуда не отпускать, пока желание использовать в своих нуждах Бэмби не погаснет, освободив меня от болезненной зависимости от неё. Я же решил, что попробую совместить оба желания.