В войне идеальный солдат отличался силой, храбростью, великодушием к побеждённым и состраданием к беззащитным людям.
От всего этого ничего не осталось.
Новейшее оружие массового уничтожения не оставляет места для каких-то этических ограничений и низводит солдата до положения убийцы-технолога.
Такая девальвация этики объясняется длительностью и усложнённостью пути от действий человека до конечного результата.
Большинство работников знают лишь узкий участок процесса производства,
и едва ли когда-нибудь удаётся видеть полностью законченное изделие — продукт этого производства.
Естественно, сознание этого факта не наполняет работника чувством ответственности за этот продукт или за его использование на практике.
Вне его поля видимости решается вопрос о том, с недобрыми или добрыми намерениями, во вред или на благо используются плоды его труда.
Наиболее отвратительным последствием такого рода разрыва между действием и его результатом
было уничтожение миллионов людей во время фашистского режима в Германии;
убийцы типа Эйхмана не признавали себя виновными, ссылаясь на то,
что они «исполняли свои обязанности» и не имели никакого отношения к конечной цели, которую ставили перед собой их руководители.
Терпят крах попытки приспособить наш этический кодекс к ситуации, создавшейся в технический век.
Представители традиционной христианской этики не нашли такого средства, насколько мне известно.
В некоторых странах идея об этическом кодексе, действительном для каждого человека,
отброшена и заменена принципом, что законы государства — это и есть моральный кодекс.
Оптимист может надеяться, что из этого закона джунглей вырастет новая этика,
причём вырастет вовремя, чтобы позволить избежать ядерной войны и всеобщего уничтожения.
Однако не исключена и противоположная возможность — не существует никакого решения
этой проблемы в силу самой природы переворота в человеческом мышлении, вызванного научно-технической революцией.
Здесь я останавливаюсь только на главных пунктах проблемы, о которой я не раз уже писал (см. главу «Символ и реальность» в этой книге).
Речь идёт о том, что средний человек — это наивный реалист.
То есть, он воспринимает свои чувственные впечатления как непосредственную информацию о реальности, подобно животному.
К тому же он ещё и убеждён, что все другие люди придерживаются того же, воспринимая такую же информацию.
Средний человек не осознаёт, что нет никакого способа удостовериться,
является ли его личное представление (о том, что дерево зелено и т. п.) таким же,
как представление (об этом же дереве) у другого человека,
и что даже само слово «такое же» не имеет здесь никакого смысла.
Индивидуальный чувственный опыт не имеет объективного и подтверждаемого значения, смысла, который можно сообщить другим.
Сущность же науки состоит в установлении объективных соотношений между результатами двух или более отдельных чувственных опытов,
а особенно соотношений равенства.
Такие соотношения можно сообщить, и их могут проверить различные экспериментаторы.
Если же намеренно ограничиваться употреблением только таких (научных) утверждений,
то получается объективная, хотя и бесцветно-холодная, картина мира.
Именно в этом заключается характеристика научного метода