Кабинет психоаналитика заливало солнце; покрытые патиной старые маски на белой стене отсвечивали в его лучах. “Я побрился, – сказал Пьер. – Я побрился. И у меня теперь есть шляпа”. Как обычно, его слова были встречены молчанием.
– Если бы я не добавил каплю опопанакса, у “Солстиса” был бы другой запах. Если бы я не нашел шляпу, я бы не сбрил бороду, – вслух произнес он. Аргумент показался ему чрезвычайно убедительным. Простым и изящным, как математическое доказательство, в нескольких выражениях объясняющее логику существования той или иной части Вселенной. Эстер при виде его гладкого лица качнула головой и улыбнулась. На глазах у нее блестели слезы.
– Почему ты плачешь? – спросил Пьер и обнял жену.
– Ни почему, – шмыгнув носом, ответила она. – Я счастлива. Я узнаю тебя прежнего.
Пару дней спустя она уехала на гастроли в Нью-Йорк; вскоре после нее уехал и сын – отправился с друзьями кататься на лыжах в Лез-Арк. Пьер в последние дни уходящего года остался один. Жена, прощаясь, наставляла его как ребенка. Вставать утром пораньше – еще не так давно он, бывало, спал до обеда и пил кофе в халате, перед телевизором, по которому передавали дневной выпуск новостей. Не стесняться просить Марию приготовить то, что он любит, например, сварить бульон – как раз по погоде. Но главное, не забыть, что в пятницу у него сеанс у доктора Фременберга. Как всегда, с отъездом Эстер в большой квартире на улице Виллье настала тишина, только на этот раз и Эрика не было. Не то чтобы у них было много общих интересов: пятидесятидвухлетнему мужчине не всегда легко найти тему для разговора с пятнадцатилетним парнем, и наоборот. Лет через несколько такие темы появятся и они смогут вести долгие беседы, но пока Эрик в присутствии родителей предпочитал помалкивать в тряпочку; если у него и имелись друзья, с которыми он хохотал и веселился, то для Пьера и Эстер они оставались загадкой.
– Наша экономка сказала, что я помолодел на десять лет, – прервал молчание лежащий на диване Аслан. – Это означает, что я выгляжу на сорок два года, а с бородой выглядел на свои пятьдесят два… Если только с бородой не выглядел на все шестьдесят.
– Я и в самом деле думал, что вам шестьдесят, – признался Фременберг.
Психоаналитик так редко открывал рот, что каждое произнесенное им слово вызывало у Пьера учащенное сердцебиение. Когда его пульс пришел в норму, он повернулся к доктору.
– Вы думали, что мне шестьдесят? – бесцветным голосом спросил он. Фременберг не мигая смотрел на него, и Пьер отвел глаза. Больше ни один из них до конца сеанса не вымолвил ни слова.