Руководство СССР этого не предвидело, что является хорошим доказательством глубокой политической и интеллектуальной деградации партийно-государственной номенклатуры
[107]. В период Горбачева процесс деградации достиг своего предела – советское руководство собственными руками двигало экономику от кризиса к катастрофе. Закон о государственном предприятии усиливал экономическую автономию отдельных предприятий, что неизбежно приводило к усилению инфляции. Таким образом по своей изначальной направленности перестройка вела к слому планового хозяйства и появлению рынка. В связи с этим стоит привести слова Рыжкова, который написал в своей книге: «Мне могут не поверить, но уже тогда, в 86-м, мы всерьез думали о повороте к рынку»
[108].
Перестройка в своей экономической составляющей стала победой одной из двух тенденций, противостоящих друг другу с момента создания планового хозяйства в 1930-е гг. – централизации и роста ведомственного сепаратизма. Было бы ошибкой представлять советскую экономику как некий монолит, чье экономическое развитие определялось сугубо планом. Сам план выступал результатом согласования между различными ведомства^ и министерствами, каждое из которых пыталось получить как можно больше ресурсов. КПСС и Госплан олицетворяли собой централизаторскую тенденцию, примеряющую интересы различных ведомств[109]. Профессор Р. Пихоя пишет: «Анализ документов Госплана – этого нервного узла советской экономики – позволяет сделать вывод, что к первой половине 80-х гг. в СССР уже не было никакой командно-административной системы в управлении экономики, была скорее планово-распределительная, или распределительно-согласовательная система организации экономики, при которой сталкивались интересы государства и ведомств, а за ведомствами – крупнейших предприятий-монополистов»[110].
Деградация партии постепенно вела к разрыву единой экономической субъективности государства на множество ведомственных интересов, не связанных между собой общей целью. Советский экономист Яременко говорил: «… в брежневский период прежнее институциональное равновесие оказалось нарушенным. Проявились тенденции к превращению партии из координирующего органа в одного из игроков системы. Этот процесс, может быть, не завершился до конца, но во всяком случае он шел. Причиной тому, наверное, была коррупция»[111].
Если в 1930-1940-е гг. крайне ограниченная автономия руководителей отдельных предприятий использовалась для реализации механизмов движения огромной машины плановой экономики (негласные договоренности), то с хрущевского периода советская экономика стала разбиваться на группы отдельных субъектов «министерство(совнархоз) – предприятие». Интерес этой смычки постепенно расходился с едиными целями развития, которые выражались в пятилетних планах. Г. Явлинский пишет: «Они (министерства) уже не являлись просто средством передачи приказов сверху вниз до уровня предприятий и средством осуществления контроля за работой руководителей предприятий, но становились во всей возрастающей степени инструментом лоббирования интересов своих отраслей промышленности в высших эшелонах власти. В этом своем качестве промышленные министерства вместе с подчиненными и промышленными предприятиями превращались в мощные промышленные группы влияния, то есть в еще одну движущую силу в распаде и крахе коммунистической системы»