Приоткрыв дверцу на задворках, я рассматривала новых соседей. Они вселялись в недавно освободившиеся комнаты длинного барачного дома. С бортовой машины мужчина и женщина подавали узлы, дети постарше заносили их в раскрытые настежь двери. О скором приезде этой семьи в последнее время активно шушукалось женское население нашей улицы, почему-то задерживая на нас с сестрой долгие пытливые взгляды. Мне хотелось узнать, кто же это такие. И вопреки внезапному запрету мачехи открывать дальнюю калитку, я наблюдала.
На следующий день отец позвал нас с сестрой, и мы втроём отправились к новым жильцам. Обычно быстрые костыли отца в этот раз передвигались не совсем уверенно, будто спотыкались. День был странным с самого утра. Папа больше молчал, поджав губы, молчала и мачеха. Правда, она и раньше разговаривала с нами не столько словами, сколько мимикой. И я очень удивилась тому, что она вдруг умыла меня, наклоняя мой затылок к умывальнику, обтёрла, резко и отрывисто водя полотенцем по лицу, безжалостно расчесала мне волосы и заплела их в косички.
Навстречу нам выбежала взволнованная женщина, вероятно, увидев нас в окно. Она долго стояла, уткнувшись в мою голову. Потом присела на корточки и, вглядываясь в наши с сестрой лица, обнимала нас и прижимала к себе, проговаривая сквозь слёзы непонятные, протяжные, сожалеющие о чём-то мягкие слова: иииии, бичарааа, бичара. Впервые я услышала татарский язык. Мамин. И впервые меня жалела и ласкала женщина. Искренне. Отчаянно. Ошеломлённая и смущённая, я поначалу растерянно теребила подол платья. Но неожиданно обрушившаяся на меня нежность так встревожила, что я заревела. Тогда же я в первый и единственный раз увидела на щеке отца слезу. Руки, занятые костылями, не успели смахнуть её до моего случайного взгляда. Плакали многие из собравшихся вокруг. Женщину успокаивали и буквально отрывали от нас с сестрой.
– Ирамнын кызлары, – причитала она.
Новыми жильцами оказались бабушка с дедушкой, родители нашей покойной мамы, три её брата и две сестры. Когда мама умерла, через полтора года после моего рождения, её родственников на похоронах не было, они жили очень далеко. И теперь бабушка и дедушка видели нас с сестрой, своих внучек, впервые… Они с отцом долго сидели понурые за столом. Говорили о маме. О её больном сердце, о трудностях послевоенных лет и о неполноценном в связи с этим лечении. Из долетавших обрывков фраз я поняла, что дедушку прислали в наше село временно, возглавить финотдел. Повышая голос, он на чём-то настаивал. Отец упорно не соглашался, повторяя «нет, не могу», «инвалидам войны обещают помощь», «лето будут проводить у вас», рассказывал о нашей мачехе, подчёркивая её высшее педагогическое образование.