А вы? Думаете, вы — другими родились? Не в том фишка, что смерть пугает, а бессмертие прикалывает. Я не знаю ни того, ни другого. О смерти я знаю только чуток: это совсем не то, к чему стоит стремиться. Бессмертие — ещё более странная заморочка. Слова. И смерть и бессмертие — слова.
Напёрстки в руках Напёрсточника.
Зачем я пишу?
«Извне, шёпот» — сознайтесь! — могло примерещиться что-нить типа под диктовку написанное? Под диктовку откуда-нить ОТТУДА? Что-нить — вау! — космическое?
Боже вас укуси! Все эти диктанты, попытки скрижалей, а на деле — попытка стать частью речи, как Недо-одеН, — божжже нас укуси! госссподи-ты-не-наш! Вся невъебенность этих «диктантов» диктуемых именно вам, вся вошкотня этих мурашек посреди волос дыбом, когда из некоего гула пространства что-то начинает вываливать слова в вашу пригоршню попрошайки, — всё это исчезает, как вена наркомана! Когда вам повезёт услышать ещё хотя бы один голос, «диктующий» так же непреложно. Но совсем про другое:-)
Да их столько — на самом деле! Диктующих!
Заебётесь за всеми записывать!!! Хотя сам трюк, навеянный соблазном того же слова «бессмертие»… Да, стать «частью речи» — более квалифицированная магия, чем обычное закулисное жорево. Тот же отсос, но уже у целой страны. А если повезёт — у многих стран. И поколений.
И сосут, сосут время и сознание.
«…нет, весь я не умру!…» Да где уж там умрёте! Даже размножаться начнёте — один памятник, два памятника…
Такое вот бессмертие. Внутрипамятниковое.
Да нет! я не о «солнцах поэзии».
Я о том, кто вынуждал их писать. О Напёрсточнике. И о том, что Напёрсточник потом делает с награбленным. Как из награбленного ткёт свое ежедневное бессмертие. И соблазняет вослед идущих некрофилов.
Или некрофобов?
Как правильно? Марату как-то снилось, что на писателей западают какие-то особой гадючести паразиты. Оттого воздух вокруг них изъеден самыми мрачными темнотами.
Я видел это не во сне, а на похоронах.
Умер Я., наш друг-писатель. На отпевание в оперном театре пришла вся туса — минкульт, прочие чиновники, киношники (Я. был и кинорежиссёром).
Но писатели среди всех были заметны за километр.
Их тела были по-особому изуродованы.
Обглоданные остовы.
Каждый второй из них был жилец ненадолго. Каждый источал свой, особенный яд в окружающее. Дуст в ассортименте.
Мы с женой охреневали. Как сребристо-синий Я., вечно голодный из-за диабета ангел Я., оказался среди них? Он постоянно хлопотал о наградах, пенсиях, квартирах для актёров и актрис, писателей, художников и скульпторов, постоянно болел за них, многого добивался… только с писателями свои отношения он большей частью окружал молчанием. И вот в дверях фойе появился Главный Оппонет покойного, — во времена национальных волнений он пообещел повесить Я. на фонарном столбе. Он встал у дверного косяка, скрестив руки на груди, и стал смеяться.