* * *
В нашем обществе на жизнь в уединении косятся подозрительно, хотя это неизбежное следствие наличия сознания. Быть живым и обладать самосознанием – значит быть одному. Однако сегодня наша жизнь строится вокруг почти неумолчной болтовни в ютубе, фейсбуке, твиттере, инстаграме и их цифровом «потомстве». Когда человек мало говорит о себе или замыкается, это все чаще воспринимают как антиобщественное поведение. Эта конкретная война только начинается: для нового поколения совокупность познаний, которыми делятся со всем светом, – это и есть новое человеческое сообщество, а умалчивание о своих тайнах – эгоизм. Стесняться – значит нервничать понапрасну, потому что все люди на свете и так постоянно у всех на виду. Всплывшие тайны вашего ближнего помогают вам спокойнее относиться к собственным диким проступкам. Совесть либо притупляется, либо убаюкивается оправданиями; старые табу рассыпаются, а их место занимают новые, более спорные и произвольные. Удаление из интернета какой-либо информации считается ныне «грехом». Наши новые эмпиреи – это абсолютная транспарентность круглые сутки и семь дней в неделю. Какой бы сумасбродной или абсурдной ни казалась эта жизненная философия, ею все больше руководствуется наше ближайшее окружение в виртуальном мире. Вспоминаются предостережения Жирара о переходе к стадному состоянию, о пагубности «коллективного разума» (подобного разуму пчел в улье); но что поделать, если реальной альтернативы нет?
Судя по малочисленным обратным тенденциям, затворничество Гёльдерлина – не исключительно обычай ХIX века. Философ Ханна Арендт писала, что самые важные разговоры – внутренние, когда твой собеседник – ты сам; множество начинается с индивидуальности. Наверное, поэтому в своей желтой башне Гёльдерлин день-деньской разговаривал сам с собой. На посвященном Арендт коллоквиуме 2010 года в Стэнфорде Харрисон заявил, что главный вопрос гуманитарных наук гласит: «Как нам договориться о необходимости уединения как непременного условия размышлений?»444
«В любое тихое место вторгается шум. Мы повсюду наблюдаем ущерб, который это наносит нашему мышлению. В нашу бездумную эпоху стала редкостью способность мыслить длительно, связно, последовательно», – сказал он. Не только в университете, но и в обществе в целом все словно сговорилось, чтобы нарушать уединение мыслящего. «Это связано с технологиями и с идеологией в равной мере. Ни в одном из мест, которые мы посещаем, мы не перестаем оставаться на связи с коллективом».
А что, если уединение стало для Гёльдерлина спасением от неумолчного гула других голосов и чужих желаний, возможностью пообщаться с личной музой, когда тебя не дергают реальные или воображаемые соперники и критики? «Только теперь понимаю я человека, когда живу вдали от него и в одиночестве»