и яз видел игумена и вас всех, монастырь оставя, внутрь града крыющихся. А егда же, Божиею помощию и заступлениемъ ангела моего, люботрудне на ерман и на грады их во ополчение господне воинствовали есмя, аки семь лет безпрестани — не вем, и не вящи ли — и ныне есте не в трепете, ни во ужасе, но в тишине и в мире глубоце, да и трудов ради наших от царя славы и различными угодьи одарены. Мы же, окаянные, аще и множайше томихомся, и во тмах смертей быхомъ от различных пращ и от огненых стреляний, и не токмо честь или имение довольно, или воздания некая получихомъ, но сопротиво: грех ради наших нам збышася, паче же мне, грешному и бедному. Каких напастей и бед, и наруганий, и гонений не претерпехъ! Многажды в бедах своих ко архииереом и ко святителем, и к вашего чина преподобным со умиленными глаголы и со слезным рыданием припадах и, валяяся пред ногами их, землю слезами омаках, — и ни малыя помощи, ни утешения бедам своим от них получих. Но, вместо заступления, некои от них потаковники и кровем нашим наострители явишася. Но и се еще мала им явишася: и еще к сему приложиша, яко и от Бога православных не устыдешася отчюждати и еретиками прозывати, и различными и ложными шептании во ухо державному клеветати.
А днесь слышах от некоего аки честнаго мниха, архииерея, умыслъ ереси Феофила Александръскаго проповедаемому, иже солгал он, манячи Евдоксее и стаинником ея,[1089] оклеветающих бес правды многострадальнаго земнаго херувима, преблаженнейшаго Златоустъца.[1090] И глаголетъ сице во человекоугодном учении своем: «Не надобе, рече, глаголати пред цари, не стыдяся, о свидениих Господних, ниже обличати о различных законопреступленныхъ делех их, неудобостерпима ярость их человеческому естеству, но и церкви смущение». И свидельства приводит, крадучи от различных священных словес и развращенно толкуя, къ своей ему погибели. Аще сице мнение его попустится, и уже Христу и воином его миродержец одолел.
Ох, горе человеком, по страсти славолюбия Священная разумевающим и толкующим! Где лики пророкъ, где собрание апостолъ? Где собори мученических борителей? Где храбрование преблаженных исповедникъ? Кое им слово дадите похвалы? Чим ся венчаша, и чим спаслися, и чим прегордых державныхъ обуздали? И чим вселенную утишили, аще не юношескии бы храброванием обличительных словес показали, належанием и понужением благовременным и безвременным? И како разумеете всю евангельскую проповедь, от нихже едино воспомяну, Спасителем реченное: «Аще хто постыдится мене и моих словесъ»,[1091] и прочая. Златоусты и о единой вдовицы не умолча,