По Делёзу и Гваттари, «малая литература – это не литература малого языка; скорее она – то, что меньшинство делает внутри большого языка»[1022]. Малый язык определяется своей гибридностью внутри большого языка. Для Кафки, таким образом, немецкий – язык литературы, но это особенный немецкий: «В этом смысле Кафка определяет тупик, который закрывает доступ к письму для евреев Праги и делает их литературу чем-то невозможным: невозможность не писать, невозможность писать по-немецки, невозможность писать как-то по-другому»[1023]. Нужно в буквальном смысле выражать свою инаковость, свою чужеродность по отношению к господствующему языку: «Быть как бы чужаком в своем собственном языке: это ситуация „Великого пловца“ Кафки»[1024]. Эта экстериорность внутреннего запускает в письме два процесса, которые Делёз и Гваттари выделяют в отдельную тему в «Тысяче плато», территориализацию и детерриториализацию: «Невозможность писать иначе, чем по-немецки, выступает для евреев Праги чувством неистребимой дистанции от изначальной чешской территориальности»[1025]. Другая характеристика малой литературы: она носит более ярко выраженный политический характер, чем другие виды литературы. «Любое индивидуальное дело сразу подключается к политике»[1026], и потому эта литература не может подчиняться ограничивающим кодификациям психоаналитического эдипова треугольника. Наконец, малая литература не является фактом индивидуального субъекта высказывания, а пытается выразить через письмо, не становясь, однако, его рупором, речь народа, всегда отсутствующего. Эта литература запускает в действие коллективные сборки высказывания.
Именно в малой литературе Делёз и Гваттари находят самые живые ресурсы, самые эффективные силы, способные пошатнуть конвенции и существующую власть. Хотя малая литература носит прямой протестный характер, отношение большого и малого возникает не из диалектики гегелевского типа, в которой малое призвано свергнуть большое. Наоборот, малое мыслит себя в своем становлении как интенсивную вариацию, способную трансформировать большое, но его становление может быть только миноритарным, согласно определению, которое ему дают Делёз и Гваттари: «Малое поддерживается за счет существования большого подобно тому, как тело без органов требует организма»[1027].
Тем самым Делёз и Гваттари избегают дуализма, к которому пара малое/большое, кажется, отсылает самым естественным образом. И в этом можно увидеть влияние Кангилема, который определял «аномальное» как конститутивное различие между нормальным и патологическим, отсылающее не столько к модели нормальности, сколько к выражению необычного