. В 1983 юбилейном году Гваттари возвращается к своему увлечению Кафкой: «Я снова подсел на Кафку»
[1048]. В связи с этим он вспоминает своего первого пациента, первого шизофреника, которого он лечил в Ла Борд, это был молодой еврей, который полностью идентифицировался с автором «Снов». Гваттари уделил много внимания этому кататонику, трудному пациенту, замкнувшемуся в молчании, которого он вытащил из психоза, заставив писать. Он писал, как Кафка: «Мой шизо-пациент, мой собственный шизо-процесс и Кафка. Все связано»
[1049].
В записях Гваттари можно найти много анализа различных аспектов творчества Кафки. Так, он опробует понятие интенсивности и «детских блоков» на первой главе «Замка», отмечая, что замок не постигается одним общим охватом, но открывается через последовательность штрихов. Таким образом, друг друга сменяют разные режимы интенсивности, не позволяющие свести интерпретацию к эдипову треугольнику, с некоторым количеством интенсивных элементов, которые встречаются во всем творчестве Кафки, как, например, «склоненная голова как форма содержания и портрет как форма выражения»[1050]. В письме Милене Кафка рассказывает о детском страхе, о блоке воспоминаний, который преследовал его во время описания прибытия в замок: в детстве он ходил в школу мимо окровавленных туш в лавке мясника, что превращало ее в предмет ужаса. В своих размышлениях о «Превращении» Гваттари следующим образом комментирует незавершенный характер творчества Кафки:
Кафка словно бы всегда хотел вернуться в эдипальную Итаку, но ему это никогда не удавалось. Эдипальность Кафки не может устоять перед его литературной машиной. Он не в состоянии перекодировать свои произведения. За исключением, может быть, «Превращения». Шизо-заряд взрывает эдипальный компромисс. Отцу хватает смелости швырнуть яблоком в Грегора, он реэдипализирует его через насилие. Возможно, символ падения яблока, первородного греха[1051].