Жиль Делёз и Феликс Гваттари. Перекрестная биография (Досс) - страница 335

, и свой тезис он подкрепляет цитатой, вырванной из источника: «Один-единственный голос за тысячеголосое множество»[1542], которая дает название его книге. Бадью полагает, что может распознать в творчестве Делёза не философский призыв к освобождению множественности, а желание разработать метафизику Единого. Этот возвышенный горизонт требует отделить Делёза от его многочисленных учеников и его отношения к наследию 1968 года: «Этот „чистый автомат“, конечно, куда ближе к делезовскому образцу, чем бородатые сторонники шестьдесят восьмого, выставлявшие напоказ свои сальные желания»[1543].

Привести Делёза к Единому – такова стратегия Бадью, противоположная всей мысли Делёза, помещавшей множественности в самый центр философских построений: «Их Бытие, Единое и Целое искусственны и ненатуральны, неизменно ущербны, преходящи, пористы, хрупки и ломки. Ибо разнообразие разнообразного эти философы заменяют тождеством или противоречием, а нередко и тем и другим сразу»[1544]. В своей лекции от io декабря 1985 года, прочитанной в рамках курса, посвященного Мишелю Фуко, Делёз задается вопросом о том, что может представлять собой дуалистическая позиция. Он выделяет три типа дуализма. Во-первых, это, по его словам, истинный дуализм, который сводится к утверждению двух несоизмеримых аспектов. В качестве примера он приводит объективный и субстанциальный дуализм Декарта, который проводит различие между мыслящей субстанцией и протяженной, или же субъективный дуализм Канта, который отличает способность восприимчивости от спонтанности. К этому истинному дуализму следует добавить другое применение дуализма, который, соответственно, выступает промежуточным этапом на пути к Единому. Целью в таком случае является глубинное единство, достигаемое благодаря самому этому движению раздвоения. Здесь в качестве примера Делёз приводит Спинозу, который проводит различие между атрибутами мышления и протяженности, стремясь достигнуть единства субстанции. Точно так же Бергсона обычно считают сторонником дуализма, то есть противопоставления длительности и пространства, материи и памяти или же двух источников морали и религии, но это все методологические жесты, подготавливающие восстановление горизонта единства. Эти идеи остаются по существу своему монистическими, так что потрясение, вызванное напряжением дуализма, приводит к окончательному триумфу жизненного порыва, обосновывающего их единство.

Дуализм, практикуемый Фуко и Делёзом, совершенно иного толка. Делёз приписывает ему первостепенную значимость, утверждая даже, что именно это больше всего сближает его с Фуко, пусть последний практически никогда не употребляет термин «множественность», предпочитая ему «дисперсию» или «рассеяние». Что же это за третий вид дуализма, который практикуют Делёз и Фуко? Подобный дуализм является, как у Спинозы и Бергсона, подготовительным этапом, однако горизонтом выступает уже не конструирование Единого, а выход на множественности, то есть в плюрализм. Из множественности Делёз берет не прилагательное «множественный», а факт становления субстантивом, то есть саму «множественность», а не просто атрибут. В таком случае множественность может мыслиться сама по себе, и работа Делёза посвящена именно этому, так же, как и в его диссертации «Различие и повторение», где речь шла о необходимости помыслить различие как таковое. В таком случае множественность – это единственная машина войны, которая может иметь значение не для обретения Единого, а для его разгрома: «Единственный способ вести критику Единого – это критиковать его за счет множественности, а не множественного. Я не могу уничтожить Единое, не субстантивируя множественное»