Хотя Делёз и представлял себя в качестве чистого философа, чистого метафизика, его особенностью всегда было то, что в свои философские размышления он интегрировал мир перцептов и аффектов, литературных и художественных произведений. В художественном творчестве он находил источник для философских размышлений, но никогда не довольствовался сторонними наблюдениями за этой сферой. Он и сам работал с художниками и писателями, чтобы лучше понять процесс творчества. Для Делёза, как и для Гваттари, эстетика – не отдельная область, и его художественная философия придает особый, ключевой статус акту творчества. Философия, определяющая сама себя как «создание концептов», должна внимать процессу художественной сингуляризации.
Мы уже видели, какую роль Делёз отводит кино, литературе, что ясно по его работам о Прусте и Захер-Мазохе, затем о Льюисе Кэрролле и Антонене Арто, основных героях «Логики смысла» (1969). Литература для него всегда оставалась излюбленным полигоном для проверки философских гипотез. Будучи философом жизни, он устанавливает фундаментальную связь между жизнью и литературой. Быть философом или писателем – значит иметь дело с проблемой письма, стиля: «Писать – это дело становления, которое никогда не завершено и все время в состоянии делания и которое выходит за рамки любой обживаемой или прожитой материи»[1807]. Письмо по самой своей сути – акт разрыва, становления другим, будь то становления-женщиной, становления-животным или растением, но при этом речь всегда идет о становлении миноритарным, о простом соседстве: «Если Леклезио становится-индейцем, то индеец этот всегда далек от завершенности, так что не умеет „ни выращивать маис, ни выдалбливать пирогу“»[1808]. Литература, согласно Делёзу, существует только в движении отделения от своего собственного прошлого, от своей жалкой эдипальной истории. Она уходит в отрыв благодаря своей способности избавляться от «я»: «Своими неврозами не пишут»