Пока я пытаюсь собрать неповоротливые мысли в кучу и придумать оправдание, капитан всё-таки отвечает: «Кхм. Да?»
Буквально всем телом чувствую, что он расслабляется, и меня тоже отпускает тревога. Может, ничего страшного. Просто непривычно. Ну, обращаться к нему на «ты» тоже неловко – до сих пор, – но мы ведь к этому привыкли. Может, и обращаться друг к другу по имени сможем. Тогда я мог бы назвать ему моё настоящее имя. При условии, что мы выживем.
«Спасибо, что не бросил меня там».
«Конечно. В смысле, не за что».
«Я этого не заслужил».
«Что за херня? Всё нормально. Сейчас поспишь, потом быстренько доберёмся до связи, и всё будет чики-оки. Хорошо?»
«Угу… – я снова улыбаюсь и, не удержавшись, добавляю: – Сейчас хорошо…».
В моём представлении это очень явный намёк. Сказать, что мне хорошо, когда мы вдвоём, настолько близко и собираемся спать рядом – откровеннее некуда. Хоть двигать глазами и больно, но на этот раз я вполне сознательно кошусь влево, в его сторону. Ответит или нет?
Ощущение от сознания Сина вполне спокойное: «А завтра будет ещё лучше. Спи».
Ну, раз такое дело – я ведь могу и продолжить линию интима.
«Спокойной ночи».
У нас в приюте так перед сном говорили некоторые ребята, которые ещё помнили жизнь с родителями. Мне всегда казалось, что эти слова – словно специальный условный знак: семьи, дружбы, любви… Одним словом, близости.
«Эм. Да. И тебе спокойной ночи».
И тот день действительно оказался нашей последней возможностью поговорить, хотя и не по тем причинам, о которых я думал.
Утром я пришёл в себя уже снаружи, в окружении серо-коричневых скал. Шевелиться было больно, но терпимо. В первый момент как увидел Сина – улыбается, вообще замечательно, – даже удивился, насколько он, оказывается, чумазый. Но это хорошо. Пусть будет с ног до головы в грязи, кровище и козлиной шерсти, зато живой.
Однако дальше я попытался сесть и понял, что ноги не слушаются. Решил, что позвоночник повреждён – такое бывало уже не раз, – и задумался, как помягче сообщить Сину, что ему придётся оставить меня здесь. Конечно, я могу восстановиться, но на это нужно время, а сейчас у нас его нет.
Вот, говорю, кажется, у меня что-то с ногами…
А он в ответ так спокойно: «Я знаю» и ещё держит меня за плечи, чтоб не двигался. Тут мне стало подозрительно от его поведения – я вообще-то не слабоумный, чтоб со мной так обращаться, – и я влез ему в голову.
От увиденного я ахуел, по-другому не скажешь. Куснул его за руку, чтоб отпустил, и, перекатившись на бок – от боли аж звёзды из глаз, – увидел, что нижнюю часть тела мне заменяет грязная драная куртка с нашивкой «Ч. Григоров». А ног и близко нет. Совсем.