– Тётя Зина, вы меня неблагодарным считаете? Что отец велел, то будет исполнено. Тем более, я ещё за изолятор ей должен.
– Какой изолятор, Боря?
– Медицинский, тётя Зина. Спасибо, Ида!
– Я вас не обидела, Борис Аркадьевич?
– Ты что! Меня начальник вызвал и сообщил, что папа умер. И говорит: «Посиди». И вышел. Я сидел долго один. А потом пришёл санитар и отвёл меня в больничку. И я там два дня в карантинном изоляторе один лежал. А потом этап пришёл, и меня в барак отправили. А перед выпиской начальник меня спросил: «Ну как, пришёл в себя?» Я ему: «спасибо», а он: «родственницу благодари». Это сколько же ты ему дала, Ида?
– Да нисколько, Борис Аркадьевич! Только когда обещал, я ему бутылку коньяка, и то брать не хотел.
– Коньяк-то хоть хороший?
– Я с нашим директором советовалась. Армянский Ереванского разлива, 4 звезды.
Через неделю они все вместе поехали в Утятин. Сошли с рейсового автобуса у кладбища.
– Иди, Боря, вперёд, у нас другая скорость, – сказала Зинаида Захаровна, взяв Иру под руку. Они пошли по вьющейся серпантином узкой дороге, покрытой свежим асфальтом. Борис Аркадьевич кивнул и пошёл напрямую по тропинке. – Пусть с родителями поговорит в одиночестве.
– Господи, до меня только дошло, что мать тоже во время его отсидки померла…
Когда они добрались до могилы, Борис Аркадьевич сидел на скамейке и глядел на холмики: поросший травой над матерью и глинистый над отцом.
– Мама же почти два года как померла, что же папа памятник не поставил?
– Готов памятник, здесь он, в гранитной мастерской. Аркадий Борисович сразу на двоих заказал, только место для своей… даты оставил. Я им бумажку отдала, должны уже выбить. Но ставить можно только через полгода.
– Почему?
– Земля должна осесть.
Ире странно было, что она, такая молодая, должна объяснять этому пожилому, по её представлениям, человеку очевидные вещи.
С кладбища они направились в гости к родственникам. Жили те в необыкновенном доме, который утятинцы называли «нерусским» то ли за то, что был он на рубеже веков построен владельцем электротеатра Исааком Левиным; то ли за то, что в нём и сейчас почему-то квартировали люди разных национальностей: евреи, латыши, казахи и даже невесть каким образом оказавшийся в России китаец, правда, с русской женой; а может, из-за необычного вида: над крышей дома возвышалась башенка с флюгером.
Сидя за столом, на часто ловила не себе недоброжелательный взгляд Марии Давидовны. Но в последние годы в ней выработалась странная черты: она терялась, когда к ней относились хорошо, но собиралась в случае агрессии.