Потому что она приняла его натуру, свою натуру, приняла его жесткость и сама подталкивает его к ней, порой царапая кровь в спину или оттягивая волосы.
— Сильнее, — сдавленно произнесла она и снова сомкнула зубы, боясь издать лишний звук.
Он помог, протолкнул три пальца в рот и трахал, с той же ритмичностью, с которой член толкался в желанное тело. Давид был на грани, но с упоением слышал, как мычит его девочка, как увлекают в неведомые дали влажные звуки внутри ее тела.
И вот еще череда нескольких отбойных, как молот фрикций, грудь что так потрясно сотрясается в такт толчкам и Давид ощущает, как его член сильнее обволакивает женская плоть. Буквально сжимает тисками. Женские тонкие пальчики тянут его за лацканы пиджака и все…
Он отпускает себя и срывается, скользя внутри на полной скорости, чтобы, наконец, взорваться обжигающим внутренности оргазмом.
А потом они долго лежали, на полу, освещенные лунным светом и молчали.
Говорить не хотелось, хотелось просто вдыхать женственный аромат, который не перебьешь ни одними духами.
— Давид… Хозяин, — еле расслышал он сквозь шум в голове и заполошное дыхание.
— Говори, сегодня можешь просить о чем хочешь, — с улыбкой еле выговаривает он и покрывает поцелуями влажную шею.
Наверное, целую минуту она молчала, просто часто дышала, и каждый раз выпускала струю воздуха, когда хотела произнести свой вопрос или просьбу.
— Я не знаю, когда еще попаду в Париж и попаду ли вообще…
— Не надо загадывать.
— И все равно. Вы так много работаете, может быть отдохнете.
— Я только что прекрасно отдохнул, — руками он провел от тонкой талии к бедрам и стал двигаться внутри медленно и нежно, чувствуя насколько там сейчас мокро от смешения соков. — Но если хочешь повторить, я могу сказать, что снова устал…
Она мягко рассмеялась и чуть покрутилась и Давид тут же снял с ее тела часть нагрузки, приподнявшись на руках.
— Хочешь посмотреть Париж?
— С тобой, — отвечает она и обрисовывает кончиками пальцев контуры его упрямого лица.
Странно даже. Как будто запоминает. Словно хочет сказать спасибо и прощай.
Но еще рано говорить о расставании. Он не уверен, что вообще готов будет об этом говорить. Что готов закончить эту безумную игру в тайну и ложь.
Может именно женский секрет так сильно его привлекает, а может эта проклятая невероятная невинная развратность, в которой Давид буквально купался, как в горном озере.
Там не было дна, и очень часто он просто боялся утонуть, держался на поверхности изо всех сил.
Согласится на прогулку, значит дать слабину, почти захлебнуться, но Давид все равно решается.