– И не говори, – вздохнул Добрыня. – Мне вот матушка крестовая, Анна Ивановна, не раз сказывала, неча, мол, тебе тут людям увечья наносить. Ступай, мол, к богатырям, с ими и дерись.
– А сколько тебе лет? – спросила Катя.
Добрыня пошевелил губами, что-то подсчитывая в уме:
– Тринадцатый, должно…
– Да ты что! – не поверила Геракл. – А на вид такой взросляк! И мне столько же, а я ещё в школе учусь…
Внезапно из ночной мглы вышел человек в чёрном. Прихрамывая, он приблизился к костру. Катя автоматически схватилась за копье.
– Здравствуйте вам, – тихим голосом сказал незнакомец. – Можно обсушиться-обогреться?
Он откинул с лица мокрые пряди волос, и Геракл увидела, что это совсем пацан.
– Чего ж нельзя, – откликнулся Добрыня, подвигаясь на сухих листьях. – Садись, места хватает.
Мальчишка сел, положив рядом суковатую палку и узелок. Он был бледным и худым, как Спиноза, и Катя сразу почувствовала к нему невольную симпатию.
– Ты не голодный? – заботливо спросила она.
– Голодный…
Геракл оглянулась вокруг в поисках еды. Но от ужина не осталось ни корочки.
– Извиняюсь, – развела руками девочка. – Угостить тебя нечем.
– Жаль, – пацан развязал свой узелок, достал оттуда кусок мяса, хлеб, репку и стал закусывать.
У Кати, которая последние дни поневоле сидела на вегетарианской диете, потекли слюнки. Её симпатия резко пошла на убыль. «Корнецов никогда бы так не сделал, – подумала она. – Витя последним поделится».
Добрыня тоже сглотнул слюну и вежливо спросил:
– Откуда путь держишь?
– Из Ростова, – пацан с хрустом откусил репку и неторопливо задвигал челюстями.
– А какого роду-племени? – допытывался Никитич, добавив про себя: – Невежа…
– Левонтия-попа сын, – представился пацан, жуя мясо. – Олексой кличут.
– А сколько тебе лет? – светским тоном поинтересовалась Геракл, чтобы заглушить бурчание в животе.
– Двенадцать, – пацан достал из узелка луковицу.
– А не страшно одному в лесу? – от Катиной первоначальной симпатии не осталось и следа. – Мы вот, например, могли быть разбойниками.
Олексий сыто икнул и засмеялся.
– Нешто я разбойников не видел? – он ссыпал с тряпицы на ладонь хлебные крошки и отправил их в рот. – Да и кто меня тронет? Я человек смирный, иду в Киев поклониться святым местам. Ну, спокойной вам ночи, – попович зевнул, перекрестил рот, поправил на голове чёрную шапочку, свернулся калачиком и мгновенно заснул, как человек с чистой совестью.
Добрыня с Катей переглянулись.
– Вот жук, – почесал утячий нос Никитич.
– Ага, – кивнула девочка. – Хоть бы для виду предложил.
– Дождёшься, как же… Одно слово – попович.